Ги де Мопассан. Пышка

Я же теперь замкнулся в себе. Я никому не говорю уже, во что я верю, о чём думаю, что люблю. Обречённый на жестокое одиночество, я смотрю вокруг, но мнения своего не высказываю никогда. Что мне до идей, разногласий, верований, наслаждений. Я не в силах ничем поделиться с другими и охладел ко всему. Мысль моя незрима и непостижима. На обыденные вопросы я отвечаю общими фразами и улыбкой, которая говорит: «да», если мне не хочется тратить слова.

Нередко поступок, сам по себе достойный осуждения, становится похвальным благодаря намерению, которое его вдохновляет.

Да и к чему задевать человека, от которого всецело зависишь? Ведь это скорее безрассудство, чем храбрость.

Землетрясение, уничтожающее горожан под развалинами зданий, разлив реки, несущий утонувших крестьян вместе с трупами волов и сорванными стропилами крыш, или победоносная армия, которая вырезает всех, кто защищается, уводит остальных в плен, грабит во имя Меча и под грохот пушек возносит благодарение какому-то богу, — все это страшные бичи, которые подрывают веру в извечную справедливость и во внушаемое нам упование на покровительство небес и разум человека.

Но чем нормандский коммерсант богаче, тем сильнее страдает он от малейшего ущерба, от зрелища того, как малейшая крупица его достояния переходит в другие руки.

Война — варварство, когда нападают на мирного соседа, но это священный долг, когда защищают родину.

…но не лучше бы было убить всех королей, которые затевают войну для собственного удовольствия?

Ненависть к Чужеземцу искони вооружает горсть Бесстрашных, готовых умереть за Идею.

Ибо законная любовь всегда с презрением смотрит на свою свободную сестру.

... всякое искреннее убеждение достойно уважения.

Что ни говори, сударь, бедняки должны помогать друг другу, войну-то ведь затевают богатые.