Самый плохой мужчина всё-таки лучше, чем «нет мужчины». И женщины бросаются.
И «самая плохая женщина есть всё-таки женщина». И мужчины — ищут.
Так произошла проституция и «совершенно невозможные браки».
Как поправить грех грехом — тема революции. И поправляющий грех горше поправляемого.
Русские — вечные хлысты, невесты... Говоря миссионерским языком, «грязная девчонка» лежит в основе всех наших европейских увлечений. «Жди дружка издалека», — говорит народная поговорка девушкам. Никогда «жених» не отыщется под боком, в соседстве. <...> Ну, вот «издалека» и русские «ждут женишка» (Спенсер, Бокль). Подождите, когда-нибудь русским вскрутит голову какой-нибудь негритянский философ. Революция — это какой-то гашиш для русских. Среди действительно бессодержательной, томительной, пустынной жизни.
Хлысты́, или христововеры - религиозная секта, возникшая в России в XVII века. Идеология хлыстовства направлена на укрощение плоти путем строгих ограничений и самобичевания.
А от мира, от Вселенной, от всего «прочего» они отвернуты и signum этого, закон этого, орудие этого, «ворота» и «замок» сей священной обители, и есть «стыд». — «Стыдно всех» — кроме «мужа»; то есть не касайся, — даже взглядом, даже мыслью, даже самым «представлением» и «понятием» — того, к чему ты, и каждый другой, и все прочие люди, весь свет — не имеете отношения: потому что это принадлежит моему мужу, и в целой Вселенной только ему одному. <...> Вообще семья — «страшное». В «черте», в магической черте, которую вокруг неё провёл Бог. Таким образом, «стыд» есть «разграничение». Это — «заборы» между семьями, без которых они обращаются в улицу, в толпу, а брак — в проституцию. То есть нашу, — уличную и торговую. Так называемая в древности «священная проституция», наоборот, и была первым выделением из дикого беспорядочного общения полов нашего «священного брака», «церковного брака», «непременно церковного». Без «священной проституции» невозможно было бы возникновение цивилизации, так как цивилизация невозможна без семьи. Внесение «священства» в «проституцию» и было первым лучом пролития «религии» в «семью». Уже тем, что она была именно «священная», она отделилась от «обыкновенной» проституции и затем продолжала все «отделяться» и «удаляться», суживаясь во времени и лицах, пока перешла сперва в «много-женный» и «много-мужний» (полиандрия) брак и, наконец, в наш «единоличный церковный брак». «Измены» в нашем браке суть атавизм полигамии и полиандрии.
«Стыд» и есть «я не проститутка», «я не проститут». «Я — не для всех». Стыд есть орган брака. <...> Стыдом брак действует, отгораживается, защищается, отгоняет от себя прочь непричастных.
signum - знак (лат.).
Два случая я знал, когда мужчина женился «на деньгах», — и оба кончились необыкновенным счастьем и полной любовью. <...> Толстой это первый рассмотрел в жизни и подробно описал в «Войне и мире» (брак Николая Ростова и княжны Marie Болконской). Но это вообще нередко так. Любовь и счастье, очевидно, может рождаться просто из «сожительства», из полового сближения мужчины и женщины, после того как «деньги сосчитаны». Тогда ведь, пока считали, — очевидно, ещё любви и привязанности не было. Но потом пошло «день за днём», «мелочи сегодня», «мелочи завтра», — прихворнул муж — и вот жена испугалась, захлопотала, всего обдала негой и заботой; неприятность по службе — она утешила; он её «приголубил» во время беременности, «поберёг» от труда, да и от своих удовольствий: и, глядишь, родилось уважение, родилась привязанность и, наконец, полная любовь.<...> Потому-то не надо особенно долго «рассуждать» о браке, «построять теоретически будущее счастье», а — «поскореече жениться», едва девушка (или вдова) «приглянулась», «подходит», «мне приятно с ней говорить». Этому препятствует «нерасторжимость» у христиан брака, которая вообще всё испортила, произведя испуг перед «вечным несчастием» (картина, — многолетняя, — неудачного брака для всех окружающих). <...> Но вообще чем далее — тем положение брака трагичнее, печальнее и страшнее.
Такие требования, как требование семейного целомудрия, требование верности жены мужу, на чём могут быть утверждены, как не на приписании: полу духа и духовных добродетелей? Но поместите spintus in sexum [дух в пол (лат.).], и вы получите египетско-сирийский «культ фалла». Как же вы удержите целомудрие, «верность чрева женщины детородному органу мужа». Мы приказали, но приказание надо как-нибудь объяснить и мотивировать. Если «чтобы она рождала, то ведь рождать можно и при изменах: сколько угодно, и я знаю один случай, где жена ежегодно рождала, изменяя мужу «напропалую» (и он знал об этом, и плакал, и не мог развестись «по церковным законам», так как церковь измену не при свидетелях, а в запертой комнате или в гостинице не считает изменою).
Это и в ботанике так: десятый сорвал розу, а девять прошли и только понюхали.
Что поделаешь. Бог так сотворил. Это «не наши нравы», а космология.
А не верят люди в Бога, Судьбу и Руку. Но Он дерёт за ухо не только верующих, но и не верующих в Него.
После Гоголя, Некрасова и Щедрина совершенно невозможен никакой энтузиазм в России. Мог быть только энтузиазм к разрушению России.<...> Да, если вы станете, захлёбываясь в восторге, цитировать на каждом шагу гнусные типы и прибауточки Щедрина и ругать каждого служащего человека на Руси, в родине, — да и всей ей предрекать провал и проклятие на каждом месте и в каждом часе, то вас тогда назовут «идеалистом-писателем», который пишет «кровью сердца и соком нервов»... <...> Что делать в этом бедламе, как не... скрестив руки — смотреть и ждать.
Отсутствие государства и врождённая к нему неспособность, как и отсутствие отечества и тоже неспособность «иметь своё отечество», и есть источник индивидуального могущества евреев и их успехов во всех странах на всех поприщах. Та колоссальная энергия и неизмеримое по протяженности прилежание, какое русские и французы тратили на своих «Петров» и «Людовиков», на «губернии» и «департаменты», на канцелярии и статское советничество, — евреями никуда не была израсходована: и брошена в частные дела, частную предприимчивость. И в то время как у нас в каждом личном деле теплится свечечка, у них пылает костёр.
Ко мне придут (если когда-нибудь придут) нежные, плачущие, скорбные, измученные. Замученные. Придут блудливые (слабые)... Только пьяных не нужно... И я скажу им: я всегда и был такой же слабый, как все вы, и даже слабее вас, и блудливый, и похотливый. Но всегда душа моя плакала об этой своей слабости. Потому что мне хотелось быть верным и крепким, прямым и достойным... Только величественным никогда не хотел быть...
«Давайте устроимте Вечерю Господню... Вечерю чистую — один день из семи без блуда... И запоём наши песни, песни Слабости Человеческой, песни Скорби Человеческой, песни Недостоинства Человеческого. В которых оплачем всё это... И на этот день Господь будет с нами». А потом шесть дней опять на земле и с девочками.
Пьяный сапожник да пьяный поп — вся Русь. Трезв только чиновник, да и то по принуждению. От трезвости он невероятно скучает, злится на обращающихся к нему и ничего не делает.
- 1
- 2