Странно, как много чувств можно испытать одновременно. Чувство вины, стыда, а теперь и злости...
Мы больше не сможем быть друзьями, но при этом мы как будто подписали что-то вроде пакта о ненападении.
— Что это за духи? — прошептал он мне прямо в ухо. — Они сводят меня с ума.
— Да, это видно. Особенно если учесть, что я вообще сегодня духами не пользовалась.
Скакать вот так по замерзшим лужам было так же приятно, как, например, хлопать пупырышками на оберточном целлофане. Да и вообще, кто определяет, какие занятия предписаны взрослым, а какие — детям?
Как я только могла допустить мысль о том, чтобы сдаться? Надо было бороться до конца — вот единственный ответ злу.
Мы сами ведь шли на ощупь в том, что касалось деталей.
Самые увлекательные вещи — они же всегда и самые опасные. И все-таки надо добраться до самой их сути.
Иногда мама была быстрее, чем айпад, и почти так же хороша, как Википедия.
А вот и он, укоризненный взгляд, тут как тут.
Чрезмерная забота и обилие сладкой еды частенько нас утешали.
— Я люблю тебя, — неожиданно сказал Генри и привлек меня к себе.
Я мгновенно забыла о Чарльзе. Генри обычно не был расточителен на слова о любви. За последние два месяца он произнес это ровно три раза, и каждый раз, когда он это говорил, я ужасно смущалась. Единственно правильная реакция на его слова была бы: «Я тебя тоже люблю», но я так и не смогла это вымолвить. Не потому, что я его не любила. А потому, что это не имело столько смысла, сколько его спонтанное «я люблю тебя».
— Ах, давайте не будем притворяться, — сказала я Би. — Единственный, кому нужна шкура снежного барса, — это сам снежный барс.