1906, Мюнхен
Посвящается С. Л. Кобылинскому
Поёт облетающий лес
нам голосом старого барда.
У склона воздушных небес
протянута шкура гепарда.
Был тихий час. У ног шумел прибой.
Ты улыбнулась, молвив на прощанье:
Мы встретимся... До нового свиданья...
То был обман. И знали мы с тобой,
что навсегда в тот вечер мы прощались.
Пунцовым пламенем зарделись небеса.
На корабле надулись паруса
Над морем крики чаек раздавались.
Я вдаль смотрел, щемящей грусти полн.
Мелькал корабль, с зарею уплывавший
средь нежных, изумрудно-пенных волн,
как лебедь белый, крылья распластавший.
И вот его в безбрежность унесло.
На фоне неба бледно-золотистом
вдруг облако туманное взошло
и запылало ярким аметистом.
1920 г.
Довольно: не жди, не надейся -
Рассейся, мой бедный народ!
В пространство пади и разбейся
За годом мучительный год!
Века нищеты и безводья,
Позволь же, о родина-мать,
В сырое, в пустое раздолье,
В раздолье твое прорыдать.
1908
А со мной — никого,
Ничего.
Сквозь горсти цветов онемелых,
Пунцовых —
Савана лопасти —
Из гиацинтов лиловых
И белых —
Плещут в загробные пропасти.
Культура есть осуществленное бессмертие в пределах нам данных форм существования.
Из работы "Душа самосознающая"
Личность, продукт люциферизации, выявила и нить нормального своего дальнейшего «порыва ввысь» в росте мысли и в правилах очищения мысли от чувственных примесей (весь философский праксис эпохи души рассуждающей) но еще более выявлялись все виды анормального, преждевременного экстаза вверх, сопровождавшиеся переносом так сказать «пыли» низшей сферы, ведущие к переуплотнению личности, к отложению на капле, преломляющей свет, так сказать твердых коростов: к ненормальному росту субстанции маски на «Я», до времени под этой маскою скрытом; грубо говоря, чрезмерная люциферизация «Я» под маскою личности непроизвольно приводит к стремлению «лягушки раздуться до вола»; печальная судьба лягушки: она — лопается.
Жизнь в безвременье мчится
пересохшим ключом:
всё земное нам снится
утомительным сном.
- 1
- 2