— Может мне завести роман?
— С кем?
— С тобой.
— Пациент завела романтические отношения с мужчиной по имени Серджио... Серджио?
— Он идеальный мужчина: не стягивает одеяло и ходит в лоток.
Когда обнимаешь меня, мурашки по коже
И от улыбки я улыбаюсь в ответ
За четырнадцать дней я жизнь с тобой прожил
И четырнадцать дней как несколько лет
Мы то в обнимку, то за руку ходим
Ты убегаешь и громко хохочешь
Мы стопроцентно друг к другу подходим
Хочешь этого или не хочешь
Иногда обижаешься, губы надуешь
От этого становишься еще красивее
Лепестки на ромашке «Любишь не любишь»
И если «не любишь» я цветов не жалею
Мне бы снова вернуть то чудное лето
Тот август, тебя и четырнадцать дней
И встретить с тобой еще пару рассветов
И провести еще пару ночей.
В её бледно-серых глазах, за раскосыми стёклами незнакомых очков, наш бедненький роман был на мгновенье отражен, взвешен и отвергнут, как скучный вечер в гостях, как в пасмурный день пикник, на который явились только самые неинтересные люди, как надоевшее упражнение, как корка засохшей грязи, приставшей к её детству.
Нет в природе ничего более разнообразного, чем любовные похождения, хотя кажется, будто они всегда одинаковы.
Романы на расстоянии скорее сочиняются, нежели случаются на самом деле.
— Если вы директор, вы думаете, всё можете себе позволять?! Уничтожать! Топтать!
— Вас — да.
— Бить, да?
— И будет мало.
Роман с женатым мужчиной. Катастрофа. Бесконечные американские горки – и никуда не деться от адреналинового водопада, и временное затишье – это обман, минута отдыха перед тем, как крошечный карусельный поезд опять сорвется в пропасть.
А ещё...
Мне всегда становится очень весело при мысли о состоянии нашей морали, когда какой-нибудь сладкоречивый господин говорит мне — или кому-нибудь другому в моем присутствии, — что его поражает, почему герой английских романов всегда неинтересен, слишком добродетелен, неестествен и т. д. Мне постоянно твердят это о Вальтере Скотте живущие здесь англичане, которые питаются Бальзаком и Санд. Ах, мой сладкоречивый друг, каким же блестящим обманщиком считаешь ты себя и каким ослом меня, если надеешься своей наглостью изгладить из моей памяти тот факт, что этот неестественный юноша (если уж порядочность считать неестественной), которого ты встречаешь в книгах, и в чужих и в моих, кажется тебе неестественным из-за твоего собственного нравственного уродства. Он вовсе не должен наделяться — не скажу пороками, которые тебе так импонируют, но даже теми переживаниями, горестями, неудачами и сомнениями, без которых не может сложиться человеческий характер, как хороший, так и дурной!
Письмо Джону Форстеру 15 августа 1856 года