Я просто замкнулась. Закрыла двери, чтобы чувствовать себя в безопасности. Но проблема в том, что с каждым годом ты закрываешь всё больше дверей, пока в конце концов не задумываешься: а сможет ли кто-нибудь снова попасть внутрь...
Не все люди открываются, отдавая. Кто-то подпускает к себе только после трех шагов навстречу.
Душевное одиночество приводит к тем же последствиям, что и одиночество среди природы: привычка замыкаться в себе развивает чуткость, позволяющую подмечать малейшие оттенки в обращении людей так же, как среди полной тишины улавливаешь даже еле заметный шорох.
Я словно забрался в панцирь – внешнего мира для меня больше не существовало, а на его раздражители отвечали мои двойники. Их всегда было трое. Один глухой, другой немой, третий слепой.
Главное препятствие, которое стоит на пути воспитания сердца, — это наш страх перед страданием, перед душевной болью, перед духовной трагедией. Мы боимся страдания, и поэтому мы свое сердце суживаем и защищаем. Мы боимся смотреть и видеть; мы боимся слушать и услышать; мы боимся видеть человека в его страдании и слышать крик его души. И поэтому мы закрываемся. И, закрываясь, мы делаемся все уже и уже, и делаемся пленниками этой нашей закрытости.
У меня тревожность. Это значит, что я замкнутый парень и у меня проблемы с самовыражением. Мне трудно общаться с людьми. Поэтому — живо все закройте ***альники, потому что моя тревожность пробивает потолок!
Concentrated all in self
Living, shall forfeit fair renown
And, doubly dying, shall go down
To the vile dust, from whence he sprung
Unwept, unhonoured, and unsung.
Замкнувшись в мыслях о себе,
земного счастья он лишился.
И умер дважды...
опустился в тот прах откуда он восстал
без скорби, почестей и славы...
Человек умный будет прежде всего стремиться избежать всякого горя, добыть спокойствие и досуг; он будет искать тихой, скромной жизни, при которой бы его не трогали, а поэтому, при некотором знакомстве с так называемыми людьми, он остановит свой выбор на замкнутой жизни, а при большом уме — на полном одиночестве.
Я же теперь замкнулся в себе. Я никому не говорю уже, во что я верю, о чём думаю, что люблю. Обречённый на жестокое одиночество, я смотрю вокруг, но мнения своего не высказываю никогда. Что мне до идей, разногласий, верований, наслаждений. Я не в силах ничем поделиться с другими и охладел ко всему. Мысль моя незрима и непостижима. На обыденные вопросы я отвечаю общими фразами и улыбкой, которая говорит: «да», если мне не хочется тратить слова.
Я крайне замкнутый человек, любящий одиночество. Мне в обыкновенной маршрутке проехать — большое испытание, меня гнетёт такой опыт.
Он закрылся так глубоко в себе, что не знал, как оттуда вернуться.
Во времена, когда ценностям чтения и замкнутости так ожесточенно бросают вызов, литература становится освобождением.
Аутисты в силу самой природы своего заболевания с трудом поддаются внешним влияниям. Они обречены на изоляцию и, следовательно, на оригинальность. Их способ видения мира, если удается его разглядеть, обычно оказывается врожденным и идет изнутри. Общаясь с ними, я неизменно прихожу к мысли, что они представляют собой некую отдельную расу — странный и оригинальный подвид человечества, каждый представитель которого полностью замкнут на себя.
Я слишком спокоен, слишком замкнут. Ни к кому не подсаживаюсь. У меня так всегда. Мои собеседники сами подходят, усмотрев во мне то, что им нужно.
... В замкнутом обществе люди становятся мелочными.