Альфред де Мюссе. Исповедь сына века

Итак, я был свободен — не по склонности к лени, а по своей воле, любя к тому же всё созданное Богом и очень немногое из того, что создано человеком.

Я блуждал по тёмным улицам; я глядел на все эти освещённые окна, на все эти таинственные гнезда, которые свили себе люди, на проезжавшие мимо экипажи, на сновавших прохожих. О, какое одиночество! Какой печальный дым над этими крышами! Какая скорбь в этих извилистых улицах, где все топчутся, работают и надрываются, где множество незнакомых людей ходит, задевая локтем друг друга, — клоака, где общаются только тела, оставляя души одинокими.

Некоторые жизненные события похожи на те мощные течения, какие встречаются в глубине море. Рок, случайность, провидение — не всё ли равно, как назвать их?

Я не люблю и не уважаю грусть, хотя люди точно сговорились окружить её особым почетом. Они облачают в неё мудрость, добродетель, совесть. Глупое и дурное украшение.

Биение крови в артериях — странные часы, тиканье которых мы слышим только ночью.

Что нам до названия, до формы, до догмата веры? Все, что служит добру, священно для нас. Как смеем мы касаться бога?