Дарья Дезомбре — цитаты из книг автора

Символика земного Иерусалима использовалась много реже и только в стольных городах, – заметил Иннокентий. – А вот городами со структурой и композицией Небесного Иерусалима были Киев, Псков, Кашин, Белоозеро, Калуга… И, конечно, Москва.

Это сейчас, в благословенном двадцать первом веке, строят абы как... А тогда ни один камень не клался необдуманно. Церкви, бывало, воздвигали на протяжении трех, пяти поколений. Это вам не проект Гебелаи! <...> Только задумайтесь, Маша! Люди – их дети, внуки, правнуки – рождались, женились, старели и умирали рядом с поднимающимся ввысь храмом. И нельзя было исполнить такой труд без глубинного понимания, без основной идеи, вокруг которой, как плоть наращивается на кости, формировалась жизнь во всех ее проявлениях…

Часто говорят о Москве как о третьем Риме. А ведь это идея больше светская, политическая… Имперская, если хотите. Идея властного управления, весьма конъюнктурная. Куда глубже и древнее идея Москвы как второго Иерусалима, глубоко укоренившаяся в русском православии. Москва же, если помните, наследница Византии. Константинополь пал в 1453 году. Вот и получается: у нас есть религиозно-мистическая концепция – создать прообраз Небесного Града на земле. И на нее накладываются вполне реальные события: 29 мая 1453 года Константинополь взят османским султаном Мехмедом II, и в бою погибает последний византийский император Константин XI. Дальше: турки переименовывают Константинополь в Стамбул и делают его столицей Османской империи. Так пала Византия, основа мирового православия.

Сегодня мы, обеспокоенные каждый своими мелкими бедами, и вообразить не можем, какой силой в молодом государстве, где не существовало ни телевидения, ни радио, ни – для большинства – даже письменного обмена информацией, обладала идея превращения Москвы в Град Божий. И Иван III, и Иван Грозный внесли в воплощение ее свою лепту. Да что там государи! Все и каждый, от царя до последнего смерда, работали на утверждение страны в качестве Нового Иерусалима. Только представьте! Это как если бы в наше время слились в мечтах и помыслах олигарх и бомж!

Все было четко и ясно в средневековых головах наших предков: если Москва станет Новым Иерусалимом, значит, получит первенство в обретении Царства Небесного. И как следствие – все населяющие ее христиане становятся первыми в очереди на вхождение в рай, и во главе их – государь. Вот почему в Москву свозились со всего мира святыни и реликвии: дело было не в личном царском благочестии, нет! А в государственной политике, объединяющей всю страну: чем больше святынь соберет город, тем более «святым» становится сам.

В семнадцатом веке все церкви были покрыты узорами: не только резьбой по камню и яркими изразцами, дошедшими до наших дней, но и росписью из цветов и трав...

Маньяк-миссионер не слышит голосов — будь то божеских или дьявольских — и не имеет видений, которые твердили бы ему убить кого-то и подталкивали к насилию. Миссионер выходит на охоту для уничтожения определенной группы людей, дабы очистить лицо планеты от грязи. Грязь понимается разнообразно. Это могут быть проститутки, геи, негры.

Соборное уложение очень подробно описывало, кого и за какие преступления следует предавать тем или иным наказаниям. Наказания – и это, мне кажется, может быть важным тебе для понимания нашего маньяка – считались аналогом адских мук: вот почему их часто производили публично. Не только для развлечения и устрашения самим фактом. Нет, важно было дать понять каждому правоверному, что его может ждать в аду. Важна была символика – клеветника казнили так же, как могли бы казнить оклеветанного им честного человека. Уродуя человека – вырывая ноздри, глаза, отрезая губы, – они не давали ему потом слиться с массой: так вор, например, никогда больше не мог выдать себя за добропорядочного гражданина.

В пику нашей демократической эпохе, в Средние века за одно и то же преступление разных людей следовало наказывать по-разному. К примеру, дьяка могли за проволочку дела избить батогами – это, если ты не в курсе, что-то вроде палки или толстых прутьев. А подъячего, соотносящегося с дьяком, как нынешний начальник департамента в министерстве и просто чиновник, били кнутом. А от кнута, так, на секундочку, умирали даже самые крепкие люди! Достаточно было пятидесяти ударов. Вообще, если я правильно помню, в феодальной России смертная казнь предполагалась в шестидесяти случаях, в том числе за курение табака.

Актуальность средневековых текстов вообще понятие спорное. <...> Но раскольников до революции в России было тридцать процентов от населения страны. Это немало. Да и сейчас они существуют, имеют свои действующие церкви, приходы...

Даже у самых приличных дам в XIX веке не было приличного фотоаппарата. Поэтому, вместо того чтобы зайти в ванную, встать, понимаешь, перед зеркалом и сделать штук десять селфи на последнюю модель айфона, они выстраивались в очередь к таким, как Энгр. Та же фигня — с пейзажами.

В XIX веке все превозносили искры божественного дарования! А в XXI — напротив, считается, что при трудолюбии и правильной организации рабочего процесса можно сделать Леонардо да Винчи.

Постмодернизм переводится как постсовременность — то есть это в некотором роде вечный стиль.

Сейчас процветает вульгарность. Она соответствует всему культурному гумусу, на котором мы прозябаем в последнее время. А в Средневековье, к примеру, было надобно молиться и думать о духовном, и привлекательной считалась женщина с большим лбом, для чего подбривали волосы, выщипывали брови и ресницы. В моде была бледная, синюшная кожа: до такой степени, что красотки делали себе кровопускания. За рыжий цвет волос отправляли прямиком на костер. А в следующую эпоху, Возрождения, венецианки уже проводили часы на своих открытых террасах под палящим солнцем, высвободив наружу волосы, смазанные раствором из осадка белого вина и оливкового масла. И все для того, чтобы добиться светло-рыжего оттенка — знаменитого тициановского цвета волос.