Диана Гэблдон. Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы

Многие горцы-вожди сражались,
Много героев со смертью встречались.
И приютила родная земля
Тех, кто пал за закон и за короля.

— Но если он не умер... — осторожно начала она.
Клэр подняла голову.
— Но он мертв! — воскликнула она. Ее лицо застыло и обозначились мелкие морщины у глаз. — Ради бога, прошло двести лет. Погиб ли он при Каллодене или не погиб — все равно он мертв!
От такого пыла матери Брианна отпрянула, опустила голову, и рыжие — такие же, как у отца, — волосы закрыли лицо.
— Вероятно, — прошептала она, и Роджер увидел, что Брианна еле удерживается от рыданий.
Совершенно неудивительно, подумал он. Сколько всего разом навалилось на бедняжку! Каково это — во-первых, обнаружить, что человек, которого она любила и всю жизнь называла «папа», на самом деле не ее отец; во-вторых, узнать, что ее настоящий отец — шотландский горец-хайлендер, живший двести лет назад; а в-третьих, осознать, что он пожертвовал собственной жизнью для спасения жены и ребенка и умер какой-то страшной смертью. Да уж, есть от чего прийти в смятение!

Роджер понимал чувства обех гостий: высокой нежной девушки, которую он держал в объятиях, и неподвижно сидевшей за столом женщины, что застыла в решимости. Эта женщина прошла сквозь круг камней и совершила путешествие во времени; ее подозревали в шпионаже и арестовывали как ведьму. Удивительное стечение обстоятельств вырвало ее из объятий первого мужа, Фрэнка Рэндалла; через три года второй муж, Джеймс Фрейзер, отчаянно пытавшийся спсти от верной смерти ее и еще не рожденного ребенка, отправил ее, беременную, назад через камни.

— А... э-э... ваш муж — я имею в виду Фрэнка, — поспешил добавить он. — Вы рассказывали ему... э-э... о...
Но окончательно смутился и не договорил.
— Конечно рассказывала! — холодно парировала я. — Как вы это себе представляете? Я появляюсь на пороге его кабинета после трехлетнего отсутствия и спрашиваю: «Здравствуй, милый, что бы ты хотел сегодня на ужин?»

При этих словах Джейми внезапно понял, что мальчики воспринимают его как романтичного персонажа. Живет один в пещере, охотится с наступлением темноты, появляется из туманной ночи весь грязный, заросший, покрытый ярко-рыжей щетиной. Конечно в их возрасте кажется, что жить изгоем и скрываться в сырой тесной пещере посреди вересковой пустоши — это замечательное приключение. В свои пятнадцать, шестнадцать и десять лет они даже не подозревают, как могут мучить вина, горькое одиночество или бремя ответственности, от которого невозможно освободиться.

«Все-таки странно, — размышлял он по дороге к кабинету, — что раньше влияло на то, что сын шел по стопам отца: простота решения, стремление сохранить семейное дело или у членов одной семьи отмечалась предрасположенность к определенным работам? Правда ли, что кто-то появляется на свет, чтобы стать кузнецом, купцом или поваром, рождается уже со способностями и склонностью к тому занятию, которое встречается им в жизни в первую очередь?»
Понятно, что так бывает не всегда и не со всеми, и постоянно встречались те, кто оставлял родной дом и отправлялся в путешествия, либо занимались чем-то, незнакомым их родным и близким. Иначе на свете не встречались бы ни изобретатели, ни странники.
Но в наши дни, когда легко получить любое образование или отправиться в путешествие по миру, в некоторых семьях продолжают хранить верность тем или иным родам занятий.

— Еще один существенный аспект, — произнес молодой человек, не сводя с Клэр глаз, — это ваша честность. Я думаю, вы не будете врать, даже если захотите.
Она коротко и сухо рассмеялась.
— А в этом, юноша, вы не правы: лгать может любой, если есть важная причина. И я тоже. Просто тем, у кого все видно по лицу, нужно заранее придумывать ложь и свыкаться с ней.

— Проклято. Золото проклято. Я предостерегу тебя, парень. Белая колдунья дала его, дала для сына короля. Но все было кончено, сын короля бежал, она не даст сделать так, чтобы золото получил трус.
— Кто такая «она»? — неожиданно чрезвычайно взволновавшись, спросил Джейми. — Эта белая колдунья?
— Она ищет храбреца, смельчака. Одного из Маккензи — оно для него, для Маккензи. «Оно достанется им, — говорит она, — ради того, кто мертв».
— Кто эта колдунья» — снова задал вопрос Джейми.
Дункан говорил «бандруид», что означало и «колдунья», и «ведьма», и «знахарка», и «белая дама». Когда-то очень давно так называли жену Джейми Клэр — его белую даму.

Если и ходит по земле человек, свободный от греха алчности, то это Джейми Фрейзер.

Плед сполз с плеч, и стало видно, что она спит, прижав к груди руку, в которой держит помятый лист. Роджер бережно приподнял руку и вынул бумагу, не разбудив Клэр. Ее тяжелая рука была удивительно теплой и нежной.
Он сразу выхватил глазами имя: Роджер знал, что она его отыщет.
— Джеймс Маккензи Фрейзер, — шепнул он и перевел взгялд с листка на спавшую женщину.
Ее ушную раковину тронул солнечный луч; Клэр шевельнулась, отвернулась и опять уснула.
— Не знаю, каким ты был, дружище, — боратился Роджер к призрачному шотландцу, — но коли она тебе досталась, то наверняка был парнем что надо.

Смогу ли я обойтись без кнопок, облегчающих жизнь? Да. Захочу ли купаться в реке, а не в ванне? Да. Откажусь ли от автомобиля? Да! Антураж эпохи — еще не вся эпоха. Да и к тому же этот антураж доступен далеко не всем. Даже здесь, в городе, многие живут без удобств, а что уже говорить о странах, где нет электричества?
Удобства никогда не составляли сколько-нибудь заметную часть моей жизни. Родители умерли, когда мне было пять, а я жиза с моим дядей Лэмом. Он был известным археологом. Мы часто отправлялись в экспедиции — какие уж там удобства? Конечно, здорово иметь возможность выкупаться как следует в большой ванне или спокойно заниматься своими делами, не поправляя свечу. Но во время войны у нас не было ни ванн, ни ламп накаливания. И нельзя сказать, чтобы от этого нам плохо жилось. Скорее от другого.

Я не умела копить, собирать, любовно коллекционировать. Фрэнк говорил, что у меня спартанское воспитание, и успокоился только тогда, когда подросшая Брианна смогла перенять его таинственную эстафету. Будучи самодостаточной, я не испытывала потребности что-то менять вокруг себя, делать предметы своими, заставлять других вспоминать себя, перебирая принадлежащие мне безделушки, — мне вполне хватало самого себя.
Джейми тоже был таким. Носильные вещи, мелочи повседневной необходимости, талисманы — вот и весь набор его шотландской сумки. К чему что-то еще?
Когда мы жили богачами в Париже и когда мы были скромными жителями Лаллиброха — никогда он не был накопителем, трясущимся над хрустальными сервизами или серебрянными ложками. У него не было тяги к приобретательству.
В период ранней юности он имел при себе только оружие. наверное, это оставило неизгладимый след на его характере, как-то особенно определило его личность: доверяй только себе и своей руке. Изолировав себя от окружающего, он обрел себя. да, верно — заполняя свое пространство вещами, ты становишься их частью; решив познать себя, ты исключаешь сторонние влияния. А познав себя, сможешь познать других. Мы сделали это.

Джейми опять поцеловал меня в грудь, под сердцем. Затем он провел рукой по животику, заметив шрамы — они появились, когда я родила дочь.
Я смутилась и прикрыла живот рукой.
— Это не очень красиво.
Джейми странно посмотрел на меня и потянулся к подолу рубашки.
— А это?
У него был ужасный шрам. Рваный кое-как залеченный, побелевший, он тянулся по бедру до паха. Восемь дюймов. Охнув, я встала на колени.
— Страшно, агличаночка? — Джейми погладил меня по затылку. — Я отвратителен?
Я подняла голову.
— Что ты! — выдохнула я, хотя зрелище было не из приятных.
— ну да, ну да.
Джейми наклонился и снова погладил мой живот, смотря мне в глаза.
— У тебя тоже есть шрамы твоих битв, — тихо произнес он. — И у меня своих. Так нужно, хоть это и больно.

— Я говорил, что ты рискуешь.
— Да...
— Ты... уйдешь?
— Что ты. — Я тоже была напряжена, но попыталась придать голосу спокойствие. — Неужели ты думаешь, что я прыгну в твою койку и уберусь назад в свое время? Нет уж. У меня нет такой гнусной цели. Я хочу жить с тобой... если ты не против. — Насчет последнего я все-таки не была уверена вполне.
— Если я не против! Анличаночка, пойми ты наконец... Когда я смотрел на тебя, нагую, когда прикоснулся и сообразил, что ты не пригрезилась мне... Даже не могу объяснить, что со мной стало тогда. А сейчас ты говоришь, что я могу быть против. Как же я могу прогнать тебя, когда снова обрел?..

—[...] Теперь у меня Айен и ты, и я буду благодарить Бога, если не стану вконец седым, пока буду разбираться со всем этим.
— Я? — Я удивилась: неужели я похожа на четырнадцатилетнюю девушку? — Ты можешь не волноваться за меня.
— Да что ты говоришь! — джейми с осуждением посмотрел на меня. — Не волноваться за тебя? Да? Скажи, как я могу не волноваться, когда ты утром ждешь завтрака в постели, а час спустя сидишь в прозрачной сорочке вся в крови и держишь на коленях труп! А сейчас ты вообще голая и те пятнадцать, вместо того чтобы заниматься спиртом, судачат, что за шлюху я откопал. Что им говорить?