Дуглас Адамс. Доктор Кто: Доктор против криккитян

За время, проведенное с Доктором, Романа многое узнала о беге. Если кто-нибудь кричит вам «Стоять!» или «Погоди-ка!», лучше их игнорировать – обычно у них при себе оружие. Если стоит выбор между бегством вниз и бегством наверх – выбирайте первое, всегда, даже если внизу темно. Конечно, внизу во мраке часто прячется что-нибудь злое, голодное и со щупальцами, но вы всегда можете обогнуть его – и при доле везения монстр еще и окажет вам услугу, сожрав ваших преследователей вместо вас.
Бегство наверх сулит одни беды – вы окажетесь на крыше. Если у вас нет крыльев – останется либо сигануть вниз и неминуемо разбиться, или развернуться физиономией к физиономии врага и серьезно поговорить.
Пренебрегайте туфлями на каблуках – может, и красиво, но бесполезно при всяких попытках к бегству. Туфли на каблуках хороши, чтобы войти куда-нибудь, а вот если надо откуда-нибудь убежать – смело и без жалости плюйте на них и спасайтесь босиком.
Всегда следуйте за Доктором, если, конечно, он не выбрал какое-то очень уж глупое направление. Если, впрочем, выбор глуп лишь на первый взгляд (дестабилизированный межвременной портал или горящее здание), то, возможно, все в порядке. Но если Доктор кидается голой грудью на амбразуру далеков – пожалуй, стоит все-таки довериться себе.
Убегая, следите за вывесками. Знаки вроде «Осторожно – бритвенные деревья» или «Налево – болото смерти» лучше принимать во внимание. Как правило, места, где можно укрыться или спастись от последствий взрыва, не снабжены указателями – что является одним из серьезных вселенских недостатков.

Романа, Вселенной вот-вот наступит конец! – оповестил Доктор. – Думаю, самое время принарядиться.

— Ты обещал мне конец света, а притащил на матч по крикету?
— Любой истинный англичанин сказал бы тебе, что это одно и то же.

Романа закатила глаза. По всей Вселенной набралось бы больше дюжины рас, что сочли бы игру в крикет за хорошее оправдание уничтожения Земли. Впрочем, в закрытых сообществах – коим Вселенная, по сути, являлась, – всегда так: дай только повод сжить со свету, а уж средства найдутся.

— Это что, взаправду были Криккитцы? – шепотом уточнила Романа.
— Думаю, да, – ответил Доктор. – Меня в детстве пугали рассказами о них.
— Меня тоже, – кивнула Романа, гадая, почему воспитание Повелителей Времени во многом выстраивалось на запугивании маленьких детей.

Особо на Галлифрее смотреть не на что. Да, тут растут серебряные деревья. Горы тут красновато-охристого цвета – это тоже верно. Некоторые здешние аналоги орхидей жутко самодовольны – увы, и этого не отнять. Оранжевый и бежевый – два основных в здешней гамме цвета: прямое указание на то, что воображением творец сего мира похвастаться не мог.
Определенные улучшения можно было бы внести, но проблема заключалась в том, что галлифрейцы как ни одна другая цивилизация не любили перемены. Мобильная связь никогда не прижилась бы у них – слишком уж возмутительный шаг вперед.
Оранжевые небеса отражали это неприятие преображений – весь день казалось, что солнце не то только-только восходит, не то уже вот-вот сядет. Время здесь будто застыло в мертвой точке. И населению Галлифрея такое положение дел было по душе.

Он умудрялся спасать целые планеты не в ущерб собственным интересам: рыбалке (из рук вон неумелой), декламации поэзии (громкой) и обзывательству (из рук вон неумелому и громкому). Да, чай ему нравился, но распивал он его со столь великим сопутствующим ущербом, что можно было сказать – да, Доктору нравится пить чай ровно так же, как Далекам нравится мягко приземляться на открытые ими планеты и здороваться с местными обитателями.

— Доктор, – прошептала она, – кажется, я знаю, почему на Галлифрее все такое вот несменяемое. У нашего народа – удивительно дурной вкус.
Они уселись на софу. Несмотря на все их ухищрения, удобной та быть отказывалась.
— А стоит-то, наверное, целое состояние, – проворчал Доктор. – Спросить бы со всех этих индюков… – Тут он умолк, ошеломленный.
Романа не заметила перемены.
— Где-то здесь, в одном из этих зданий, у моего научного руководителя, зуб даю, уши горят. Сейчас спросил бы: «К какой эре принадлежит сей замечательный образец нашей культуры, юная Романадворатрелундар?». И я бы ответила: «К эре напыщенности».
— Пожалей мои чувства! – пробормотал Доктор, все еще слегка не в себе. – Я сейчас вспомнил, что являюсь здешним главой.
Романа, как и любой Повелитель Времени, довольно легко забывала о том, что титул Доктора – Президент Верховного Совета Галлифрея, Регулировщик Ока Гармонии, Обладатель Мудрости Рассилона и Хранитель Матрицы, И Так Далее, и Так Далее.

Доктор решил-таки попробовать недолго побыть Президентом. Какой-то юморист тогда заметил, что когда Доктор обратил внимание на Землю, инопланетные вторжения там стали случаться каждую неделю – так что Галлифрею при его правлении не стоит ждать лучшей участи. Слова оказались пророческими: два вторжения за две недели. Само собой, Доктору указали на дверь, и он, объявив, что это был худший отдых на его памяти, гордо удалился. Как ни странно, с тех пор на Галлифрей никто ни разу не вторгался.

— Я совсем забыла, что ты – Президент, – улыбнулась Романа.
— Я тоже, – задумчиво протянул Доктор. – Честно говоря, когда об этом не помнишь, крепче спится.

— А знаешь, держу пари, старые козлы забыли, что я тут главный. – Он потер руки. – Вообще-то, этот визит может принести нам уйму веселья. Особенно если меня арестуют. А они это наверняка сделают. – Он бросил пытливый взгляд сначала налево, потом – направо. – С минуты на минуту.
Есть такие типы, что умеют предсказывать дождь. А еще есть Доктор – угадывает, когда появится посланная за ним вооруженная охрана.

До того активного вмешательства Боруса что так, что сяк питал некую слабость к Доктору. За свою долгую-предолгую карьеру он подготовил немало успешных инженеров времени, квантовых механиков, архивистов теории относительности, и так далее. Все эти Повелители Времени достигали значимых высот – и обо всех о них он забывал, обычно не нуждаясь ни в чьих услугах. Но Доктор выбивался из ряда. Конечно, он был как заноза в пятке, но – все-таки. Пусть Боруса и не поощрял воспитание ренегатов, с Доктором было хотя бы интересно вести задушевные беседы. А еще Доктор так любил передряги и столь рьяно впутывался во всякую небывальщину, что порой попросту не виделось возможным уследить за всеми его противоправными поступками. Его печально известную древнюю даже по меркам Галлифрея ТАРДИС бросало от одной горячей точки к другой. Тем не менее, Доктор оказался на редкость удачлив – учитывая, сколько раз его жизни угрожала неминуемая опасность (его постоянно преследовали, расстреливали, пытали, скармливали черным дырам, протаскивали сквозь темпоральные бури, объявляли вендетту – досаждали по-всякому, проще говоря), он всегда в самый последний момент оставался в выигрыше.

Предположим, где-то во Вселенной существует такая вещь, как удача. И если она есть, это значит, что ее, удачи этой – конечное, лимитированное количество. 

Боруса провел несколько сотен лет, совершенствуя хищный блеск глаз, сразу заставлявший всех студентов беспокоится о том, что они опоздали на семьдесят лет со сдачей эссе. Доктор к этой уловке был заведомо невосприимчив – эссе он не сдавал вообще никогда.

Ведь одно дело — оставить последнюю сливу на тарелке, потому что она вам не нравится, и совсем другое обнаружить, что кто-то обгрыз ее до косточки и прикарманил вдобавок тарелку.

Днем, само собой, восходило солнце, но всякий, кто глазел на него слишком долго, потом терял способность видеть что-то еще, и этого было достаточно, чтобы отпугнуть от процесса даже самых любопытных.