Как-то ночью, во время медитации, Авалокитешвара, Тот, Кто слышит молитвы и отвечает на них, сказал мне: «Ты уполномочен напоминать людям, что они совершенно свободны», — и тогда я вначале дотронулся до себя, чтобы напомнить это самому себе, затем же возрадовался, воскликнул: «Та!», открыл глаза — и увидел падающую звезду.
Мелкие цветочки росли повсюду среди камней, никто их об этом не просил, так же как и меня.
То был древнекитайский комикс, изображавший сначала маленького мальчика, уходящего в пустыню с посошком и узелком, совсем как американский бродяжка Нэта Уиллза в 1905 году, а на следующих рисунках он встречает быка, пытается приручить его, пытается оседлать его, в конце концов приручает и катается на нем, но потом бросает быка и сидит под луной и медитирует, и наконец видно, как он спускается с горы просветления, и вдруг на следующем рисунке вообще ничего нет, а на следующем — цветы на дереве, и на последней картинке маленький мальчик стал толстым, старым, смеющимся волшебником с огромным мешком за спиной — он входит в город, чтобы напиться с мясниками, просветленный, а новый маленький мальчик уходит в горы с узелком и посохом.
— Это все длится и длится, ученики и Учителя проходят через одно и то же: сначала надо отыскать и приручить быка сущности своего разума, потом бросить его, затем они наконец достигают ничто, как вот на этой пустой картинке, потом, достигнув ничто, они приобретают все — весенние цветы на деревьях, поэтому в конце они спускаются в города, чтобы напиться с мясниками, как Ли Бо.
— Эй! — крикнул он, кинув мне в голову цветком. — Знаешь, как Касьяпа стал первым патриархом? Будда собрался излагать сутру, тысяча двести пятьдесят бхикку ждали, скрестив ноги и расправив свои одеяния, а Будда просто-напросто поднял цветок. Все были смущены. Будда не произнес ни слова. Один лишь Касьяпа улыбнулся. Так Будда избрал Касьяпу. Это известно как «цветочная церемония».
Я сходил на кухню за бананом и, вернувшись, спросил: «Знаешь, что такое нирвана?»
— Что?
Я съел банан и выкинул кожуру. «Это банановая церемония».
Заведи себе домик за городом, живи дешево, иногда наезжай погулять по барам, пиши, броди по холмам, научись, дурила, доски стругать, с бабками разговаривать, таскать им дрова, хлопать в ладоши в храмах, пользоваться милостью свыше, брать уроки цветоводства, выращивать у дверей хризантемы, и, ради Бога, женись, заведи себе умную, добрую, человеческую подругу, которой нафиг не нужно ежевечерних мартини и всей этой тупой сверкающей кухонной машинерии.
Ага, те, кто хорошие, остаются на небесах, они были на небесах с самого начала.
Алва говорит, пока такие, как мы, залипают на том, чтобы стать настоящими восточными людьми и носить халаты, по-настоящему восточные люди читают про сюрреализм, про Чарлза Дарвина и торчат от западных деловых костюмов.
Ты же все время надираешься – я вообще не врубаюсь, как ты добьёшься просветления и останешься в горах: ты же постоянно будешь бегать вниз и пропивать деньги, которые тебе выдадут на фасоль, а кончишь вообще в канаве под дождём, вусмерть пьяный, и тебя загребут, и тебе придётся перерождаться в трезвенника-бармена, чтобы искупить свою карму.
– Какой ты оральный, Смит, ты постоянно ешь и пьёшь.
– Я Будда С Ямой Желудка, – ответил я.
– Вот лапуся, а? – воскликнул Джафи.
– Психея, – сказал я, – этот мир – лишь кино того, чем все является, одно сплошное кино, сделанное повсюду из одного и того же, оно никому не принадлежит, вот что оно такое.
– А-а, ерунда.
Все валяются в грязи, чтобы подтвердить кристальную истину состраданья.
Нет вашей любимой цитаты из "Джек Керуак. Бродяги Дхармы"? Добавить цитату