Джон Стейнбек. К востоку от Эдема

Ирландцы вовсе не такие уж весельчаки. Они люди угрюмые и умеют обрекать себя на страдания, которых не заслужили. Это ведь про них говорят, что они бы сами себя порешили, да благо есть виски, а с ним и мир краше, и на душе легчает.

... богатые особенно страдают неудовлетворенностью. Одень человека, насыть, дай ему хороший дом — и он умрет с тоски.

Дети, как правило ненавидят чем-то выделяться. Им хочется выглядеть, говорить, одеваться и вести себя в точности, как все остальные. Если в детской среде моден какой-нибудь несусветно глупый наряд, ребенок, у которого нет этой глупости, безутешен.

— Я не слишком верю в кровь, — сказал Самюэл. — По-моему, когда обнаруживаешь в детях зло или добро, все оно самим тобою же посеяно в них уже после рождения на свет.
— Нельзя из свиньи сделать скаковую лошадь.
— Нельзя, — сказал Самюэл. — Но можно сделать очень быстроногую свинью.

Внезапно он понял, что радость и грусть — части единого целого. Храбрость и страх — тоже неразрывны.

— Наверно, разные бывают степени величия,  — проговорил Адам.
— Не думаю. Маленького величия не бывает. Нет уж. По-моему, перед лицом жизненной ответственности ты один наедине с этой громадой и выбор у тебя таков: либо тепло и дружество и ласковое пониманье, либо же холод и одинокость величия. Вот и выбираешь. Я рад, что выбрал заурядность, но откуда мне знать, какую награду принесло бы величие?

Твоя сука-мысль родила уже щенят в моем мозгу.

Гордишься своим горем? (…) Чувствуешь себя трагическим героем? (…) Возможно, ты играешь роль на высокой сцене перед единственным зрителем — самим собою.

... вы полагаете, что устремления людей приобретают важность лишь с определенного возраста? Разве у вас теперь чувства острей или мысли ясней, чем в десять лет? Разве звуки, краски, запахи мира вы воспринимаете так же ярко и живо, как тогда? (…) Время старит и печалит, и мало что дает человеку сверх этого.

Смех — это зрелость, так же, как зубы мудрости. А смеяться над собой научаешься только во время сумасшедшего бега наперегонки со смертью, да и то не всегда поспеваешь.

... в человеческой психике есть механизмы, с помощью которых в её тёмной глубине сами собой взвешиваются, отбрасываются, решаются проблемы. При этом в человеке порой действуют нутряные силы, о которых он и сам не ведает. Как часто засыпаешь, полон непонятной тревоги и боли, а утром встаёшь с чувством широко и ясно открывшегося нового пути — и всё благодаря, быть может, этим тёмным глубинным процессам. И бывают утра, когда кровь вскипает восторгом, всё тело туго, электрически вибрирует от радости — а в мыслях ничего такого, что могло бы родить или оправдать эту радость.

— Убить способен любой, — заметил шериф. — Человек, что пистолет, надо только знать, где нажать.

Но если природа допускает уродство телесное, почему бы ей не создавать и уродов умственных или психических?

Жизнь ничему не учит только дураков.

Великие деяния, несомненно, изменяют ход истории, но вполне вероятно, что вообще все поступки и происшествия, вплоть до самых пустяковых — скажем, ты переступил через лежащий на дороге камень, или затаил дыхание при виде красивой девушки, или, копаясь в огороде, зашиб ноготь, так или иначе воздействуют на исторический процесс.

Иногда человек сам желает быть глупым, если ум не дает ему поступить так, как требуется.