Элиф Шафак. Остров пропавших деревьев

46 цитат
Автор: 
Купить книгу:
ЛитРес 344 ₽

Кипр. 1974 год.

Пара юных влюбленных, грек Костас и турчанка Дефне, тайно встречаются в романтической таверне под сенью старого фигового дерева, растущего прямо в зале. Дерево это становится свидетелем трагических событий, расколовших пополам некогда мирный прекрасный остров, исковеркавших судьбы его обитателей и, казалось, навсегда разлучивших Костаса и Дефне…
Лондон. Конец 2010-х годов. В саду дома, где с Костасом живет его шестнадцатилетняя дочь Ада, растет молодое фиговое дерево. Для Ады это единственное связующее звено с островом, где она никогда не была, и с драматической историей ее семьи, которая, подобно дереву, уходит корнями в далекое прошлое…
"Остров пропавших деревьев" — трогательная, романтическая история любви на фоне междоусобиц и ужасов гражданской войны.

Найденные и извлечённые из земли тела пропавших без вести передадут их близким, чтобы те могли устроить достойные похороны. Но и останки погибших, которым не суждено быть найденными, не окажутся брошенными на произвол судьбы. О них позаботится природа. Дикий тимьян и сладкий майоран прорастут из той же самой почвы, земля разверзнется, подобно трещине в окне, открывая путь для новых возможностей. Мириады птиц, летучих мышей и муравьёв унесут семена далеко-далеко, где те дадут новые побеги. И невинные жертвы удивительным образом продолжат жить, потому что природа именно так поступает со смертью: превращает внезапный конец в новое начало.

В природе буквально всё сущее неумолчно говорит. Крыланы, медоносные пчёлы, горные козлы, ужи… Одни верещат, другие пищат, а остальные каркают, стрекочут, квакают или чирикают. Галька скрипит, виноградные лозы шелестят. Солёные озёра рассказывают истории о военных действиях и возвращении на родину, поле подпевает в унисон, когда дует мельтеми; цитрусовые сады слагают оды во славу вечной юности.
Голоса отчизны непрестанно звучат в нашей душе. И куда бы мы ни отправились, они всегда с нами.

Пояснение к цитате: 

Мельтеми — сильные северные сухие ветры.

Человеческие останки… Но что конкретно мы имеем под этим в виду? Немного костей и мягких тканей? Одежду и аксессуары? Что-то, что можно положить в гроб? Или, наоборот, нечто материальное: слова, которые мы посылаем в эфир; биения сердца, которые мы передаём своим любимым; пустоту, которую мы пытаемся заполнить и не способны адекватно описать? Когда всё сказано и сделано, что именно остаётся от прожитой жизни, от человеческого бытия… и возможно ли это действительно эксгумировать?

Первое поколение выживших – то, что пострадало сильнее всего, – несло свою боль близко к поверхности; воспоминания, точно занозы, врезались в плоть, некоторые прокалывали кожу, другие оставались невидимыми глазу. Между тем следующее поколение оказалось готово раскапывать прошлое и срывать печать молчания. Как ни странно, но в семьях вынужденных переселенцев, сохранивших шрамы войны и пострадавших от насилия, именно молодые обладали самой старой памятью.

За свою долгую жизнь мне приходилось наблюдать снова и снова этот психологический маятник, что движет человеческой натурой. Каждые несколько десятилетий этот маятник оказывается в зоне оголтелого оптимизма, где людям всё видится в розовом свете, но лишь до тех пор, пока они не сталкиваются с событиями, которые катапультируют их в привычное состояние апатии и безразличия.

Существует основополагающая правда, которая, хотя и актуальная для всех и заслуживает признания, никогда не упоминается в учебниках по истории. Где бы человечество ни вело войны, превращая плодородные земли в поле брани и разрушая целые ареалы, животные всегда занимают остающуюся пустоту. Например, грызуны. Когда люди покидают дома, некогда дарившие им радость и являвшиеся предметов гордости, мыши уверенно объявляют их своим королевством.

Дефне поняла, что руки – самая честная часть тела человека. Лица прятались за тысячью масок. Глаза лгали. Губы лгали. Но руки – практически никогда. Дефне видела спокойно лежавшие на коленях руки стариков – иссохшие, морщинистые, в печеночных пятнах, скрюченные, венозные. Разумные и совестливые. Каждый раз, как Дефне задавала неудобный вопрос, руки отвечали ей на собственном языке: суетливыми движениями, обгрызенными ногтями.

Горечь воспоминаний никуда не девается. Раз уж воспоминания сидят у тебя в голове, и не важно, твои это воспоминания, или твоих родителей, или бабушки с дедушкой, эта грёбаная боль становится частью тебя. Она остаётся с тобой, накладывая свой отпечаток. Влияет на твою психику, на твоё отношение к себе и к другим.

Было нечто ребяческое в потребности взрослых рассказывать нравоучительные истории. Взрослые хранили наивную веру, что, рассказав детям вдохновляющую байку – нужный сюжет в нужное время, – можно поднять им настроение, мотивировать на грандиозные свершения, да и вообще изменить реальность. Впрочем, не было никакой нужды объяснять родителям, что жизнь гораздо сложнее и многограннее, а слова не обладают тем магическим действием, на которые рассчитывают взрослые.

У меня не было возможности сказать, что значила для меня та ночь. Когда мы покинули таверну… луна, запах твоих волос, твоя рука в моей руке… когда мы поняли после всего того ужаса, что в этом хаосе нас спасёт только наша любовь…
Знаешь, о чём я непрерывно думаю с тех пор? Я думаю, что ты и есть моя страна. Или это звучит слишком странно? Без тебя у меня в этом мире нет дома — я дерево с порубленными корнями; ты можешь повалить меня прикосновением пальца.

Нет вашей любимой цитаты из "Элиф Шафак. Остров пропавших деревьев"?