Элвин Гамильтон — цитаты из книг автора

Как-то раз один юный моряк полюбил уроженку песков. Встретив девушку впервые в пыльном городке на краю пустыни, он сразу понял, как опасны револьвер у неё в руке и бесшабашная удаль в сердце. Душа – огонь и порох, и палец всегда на спусковом крючке.

Если бы от скуки умирали, в нашем посёлке живых не осталось бы.

Порох шуток не любит.

Я способна на любую дурость, лишь бы доказать, что кто-то не прав.

Если револьвер дрожит в руке, то не имеет значения, что ты научилась целиться раньше, чем читать.

Деньги найти труднее, чем умные советы.

— Мы разыскиваем мужчину.
— Чудно как-то! Обычно в наших местах мужчинам нужны женщины.

Человеку с такой улыбкой доверять трудно. Она неудержимо тянула меня в дальние края, о которых он рассказывал, и в то же время лишала всякой надежды туда попасть.

Только железо могло сдержать буракки — или убить, так же как упырей. Оно делало его смертным. А наделить плотью так надолго, чтобы оседлать, могли только мы, женщины.
Тамид вычитал в какой-то священной книге, что у древних своих женщин нет. Зачем рождать потомство, если ты живёшь вечно? Однако так же как знание есть сила, тяга к неизведанному составляет главную слабость бессмертных существ. Всем известны истории о джиннах, одержимых любовью к прекрасным принцессам и исполнявших любые их желания, равно как о добродетельных жёнах, которые заманивали гулей на клинки своих мужчин, и о храбрых купеческих дочерях, покорявших буракки и скакавших на них верхом в дальние неведомые страны.
Древних, при всём их могуществе, всё же тянет к нам, несмотря на риск потерять своё бессмертие и стать существами из плоти и крови.

Он говорил, что города для воров, шлюх и политиков.

Здесь, в царстве торговцев, всё продавалось и покупалось, а человеческая жизнь ценилась дешевле всего.

Цивилизация и цивилизованность — немного разные вещи.

Может, у меня и предательские глаза, но его улыбка могла кого угодно сделать предателем.

Песчаное море поражало своей бесконечностью и непрестанным движением, а кочевники укрощали пески, как дикого зверя, в то же время испытывая благоговейный ужас, как перед жестоким тираном.