Евгений Гришковец. Реки

А за окном февраль, сильный ветер, воскресенье, и почти нет людей на улице, и машины проезжают редко-редко.
И до весны ещё надо дожить.

День был солнечный и ветреный, такой день, когда можно зайти за угол дома, спрятаться от ветра, прижаться спиной к чуть-чуть согретой солнцем стене и почувствовать всем сердцем радость прихода весны и тепла… Стоять, жмуриться и улыбаться.

... страшно сделать первый шаг, первый вдох... Но вот ты шагнул, потом вдохнул — и ничего страшного, ничего особенного.

И как только пришла мысль, что можно уехать, следующая мысль была, что нужно уехать обязательно.

Но нигде, ни в каком, даже, казалось бы, самом тихом месте, в отдалении от отдалённых покосов, какой-нибудь отдалённой сибирской деревни, нигде невозможно почувствовать себя просто человеком в каком-то просто природно-географическом пространстве. Всё время чувствуется страна, определённая страна, наша страна. И даже если не видеть ничего и никого, идти через поле, без дороги, не иметь при себе никакого средства связи, и вокруг не слышать людей… И нет домов, и даже ни один телеграфный столб, с табличкой на русском языке, или линия электропередачи не нарушает естественности пейзажа и нет в небе белой полоски от самолёта, который намекал бы на век и время… Всё равно, если ты идёшь по этому полю, то это уже не Канада, и даже не Аляска… В том, как ты идёшь, уже чувствуется и видна наша страна.

Ту книжку, которую я когда-то прочёл, не понял и собирался перечитать, теперь уже не перечитаю, и даже не потому, что не будет на это времени, а потому, что не смогу вспомнить, что же я там не понял. И что-то недодуманное когда-то, недочувствованное так и останется там.