«После праздничной обедни прихожане расходились по домам.
Иные останавливались в ограде, за белыми каменными стенами, под старыми липами и кленами, и разговаривали. Все принарядились по-праздничному, смотрели друг на друга приветливо, и казалось, что в этом городе живут мирно и дружно. И даже весело. Но все это только казалось…»
Когда при нем смеялись и он не знал, о чем, он всегда предполагал, что это над ним смеются.
Быть счастливым для него значило ничего не делать и, замкнувшись от мира, ублажать свою утробу.
... каждый боялся, что его сочтут глупым, если он станет спорить, а вдруг окажется, что это — правда.
Так это и часто бывает, — и воистину в нашем веке надлежит красоте быть попранной и поруганной.
Не врет надо сказать, — ошибается. Только маленькие врут, взрослые изволят ошибаться.
Смертная казнь, милостивый государь, не варварство! — кричал он. — Наука признала, что есть врожденные преступники. Этим, батенька, все сказано. Их истреблять надо, а не кормить на государственный счет. Он — злодей, а ему на всю жизнь обеспечен теплый угол в каторжной тюрьме. Он убил, поджег, растлил, а плательщик налогов отдувается своим карманом на его содержание. Нет-с, вешать много справедливее и дешевле.
И Варваре, и Грушиной церковные обряды казались смешными. Они беспрестанно хихикали. Слова о том, что жена должна прилепиться к своему мужу, вызвали у них особенную веселость.
Передонов не любил размышлять. В первую минуту он всегда верил тому, что ему скажут.