Что могло таиться в душе юного подростка тогдашнего смутного времени — дознание, не совсем ничтожное, ибо из подростков созидаются поколения.
Да у нас именно важнее всего хоть какой-нибудь, да свой, наконец, порядок и уже не предписанный, а самими наконец-то выжитый. В том заключалась надежда и, так сказать, отдых: хоть что-нибудь, наконец, построенное, а не вечная эта ломка, не летающие повсюду щепки, не мусор и сор, из которых вот уже двести лет все ничего не выходит.
Идеалист, стукнувшись лбом об действительность, всегда, прежде других, наклонен предположить всякую мерзость.
Есть больные воспоминания, причиняющие действительную боль; они есть почти у каждого, но только люди их забывают; но случается, что вдруг потом припоминают, даже только какую-нибудь черту, а уж потом отвязаться не могут.
Мое служение идее вовсе не освобождает меня, как нравственно-разумное существо, от обязанности сделать в продолжении моей жизни хоть одного человека счастливым практически.
Я не могу не уважать моего дворянства. У нас создался веками какой-то еще нигде не виданный культурный тип, которого нет в целом мире — тип всемирного боления за всех.
Высокоразвитые люди, как мне кажется, не могут иметь торжественно и победоносно счастливых лиц.
Я, верите ли, ни в чем себя удержать не могу. Вот скажите мне, что мне уж больше не обедать по ресторанам, и я на все готов, чтобы только обедать. О, мы искренно хотим быть честными, уверяю вас, но только мы все откладываем.
Мужчина в решительном нравственном рабстве у женщины, особенно если великодушен. Женщина может убедить в чем угодно великодушного.