Фёдор Михайлович Достоевский. Подросток

Я полагаю, что ты вовсе не так глуп, а только невинен.

О, мы искренно хотим быть честными, уверяю вас, но только мы всё откладываем. А годы идут – и всё лучшие годы!

Я перечел теперь то, что сейчас написал, и вижу, что я гораздо умнее написанного. Как это так выходит, что у человека умного высказанное им гораздо глупее того, что в нем остается?

Это как-то само собою в сердце делается, безо всякого предварительного расчёта; но такая любовь, сильная к слабому, бывает иногда несравненно сильнее и мучительнее, чем любовь равных характеров, потому что невольно берёшь на себя ответственность за своего слабого друга.

Деньги, конечно, есть деспотическое могущество, но в то же время и высочайшее равенство, и в этом вся главная их сила: Деньги сравнивают все неравенства.

…то, что сам ценишь, очень возможно, не имеет никакой цены на посторонний взгляд.

Увы, всё делалось во имя любви, великодушия, чести, а потом оказалось безобразным, нахальным, бесчестным.

Нынче безлесят Россию, истощают в ней почву, обращают в степь и приготовляют её для калмыков. Явись человек с надеждой и посади дерево — все засмеются: «Разве ты до него доживёшь?» С другой стороны, желающие добра толкуют о том, что будет через тысячу лет. Скрепляющая идея совсем пропала. Все точно на постоялом дворе и завтра собираются вон из России; все живут только бы с них достало.

Потому что этакая насильственная, дикая любовь действует как припадок, как мёртвая петля, как болезнь, и — чуть достиг удовлетворения — тотчас же упадает пелена и является противоположное чувство: отвращение и ненависть, желание истребить, раздавить.

«Любовь к человечеству» надо понимать лишь к тому человечеству, которое ты же сам и создал в душе своей.

Да, я сумрачен, я беспрерывно закрываюсь. Я часто желаю выйти из общества. Я, может быть, и буду делать добро людям, но часто не вижу причины им делать добро. И совсем люди не так прекрасны, чтобы о них так заботится. Зачем они не подходят прямо и откровенно и к чему я непременно сам и первый обязан к ним лезть?

Она, как женщина, не хотела быть смешною в своем платье и поняла, что каждая женщина должна иметь свой костюм, чего тысячи и сотни тысяч женщин никогда не поймут – только бы одеться по моде.

Желание соврать с целью осчастливить своего ближнего, ты встретишь даже и в самом порядочном нашем обществе, ибо все мы страдаем этою невоздержанностью сердец наших.

— Ну, cher enfant, не от всякого можно обидеться. Я ценю больше всего в людях остроумие, которое видимо исчезает, а что там Александра Петровна скажет — разве может считаться?
— Как, как вы сказали? — привязался я, — не от всякого можно... именно так! Не всякий стоит, чтобы на него обращать внимание, — превосходное правило! Именно я в нем нуждаюсь. Я это запишу.

Кто лишь чуть-чуть не глуп, тот не может жить и не презирать себя, честен он или бесчестен — это всё равно. Любить своего ближнего и не презирать его — невозможно. По-моему, человек создан с физической невозможностью любить своего ближнего.

Жаль, если в конце жизни скажешь себе, как и я: je sais tout, mais je ne sais rien de bon*. Я решительно не знаю, для чего я жил на свете!