Мы потому так непостоянны в дружбе, что трудно познать свойства души человека и легко познать свойства его ума.
Кто слишком усерден в малом, тот обычно становится неспособным к великому.
Нашей полной откровенности с друзьями мешает обычно не столько недоверие к ним, сколько недоверие к самим себе.
Нам ненадолго хватило бы добрых чувств, которые мы должны питать к нашим друзьям и благодетелям, если бы мы позволяли себе вволю говорить об их недостатках.
Иные достоинства подобны зрению или слуху: люди, лишённые этих достоинств, не способны увидеть и оценить их в окружающих.
Слишком лютая ненависть ставит нас ниже тех, кого мы ненавидим.
Мы потому возмущаемся людьми, которые с нами лукавят, что они считают себя умнее нас.
Иной раз нам не так мучительно покориться принуждению окружающих, как самим к чему-то себя принудить.
Как бы мало мы ни доверяли нашим собеседникам, нам все же кажется, что с нами они искреннее, чем с кем бы то ни было.
Людям иной раз присуща величавость, которая не зависит от благосклонности судьбы: она проявляется в манере держать себя, которая выделяет человека и словно пророчит ему блистательное будущее, а также в той оценке, которую он невольно себе дает. Именно это качество привлекает к нам уважение окружающих и возвышает над ними так, как не могли бы возвысить ни происхождение, ни сан, ни даже добродетели.
Мы можем казаться значительными, занимая положение, которое ниже наших достоинств, но мы нередко кажемся ничтожными, занимая положение, слишком для нас высокое.
Проницательность придает нам такой всезнающий вид, что она льстит нашему тщеславию больше, чем все прочие качества ума.
Большинство друзей внушает отвращение к дружбе, а большинство людей благочестивых — к благочестию.
У нас нашлось бы очень мало страстных желаний, если бы мы точно знали, чего мы хотим.