Фредерик Бегбедер. Любовь живёт три года

Мы целовались, неспешно, переплетя руки, под оранжевой луной, на пороге будущего.

Есть такой предел боли, когда теряешь всякую гордость.

— Сколько в итоге живет любовь?
— Я не знаю. Думаю, что это только вопрос удачи. Если вы встретите нужного человека, любовь продлится вечность.

Вот она, твоя болезнь: ты любишь сам не знаешь кого. Думаешь, ты бы выдержал, если бы тебе пришлось с ней жить? Вряд ли: вас ведь то и возбуждает, что вы не можете быть вместе.

Слишком много воспоминаний, слишком многое надо забыть, адова работенка — стереть все это из памяти, сколько прекрасных минут придется переживать взамен тех, прежних.

— А дети?
— Ни в коем случае! Рожать детей в таком мире? Преступление! Эгоизм! Нарциссизм!

Самоубийцы — действительно несносные люди. Моя жена вернула мне свободу, а я, видите ли, на нее в претензии. Я в претензии за то, что она оставила меня наедине с самим собой. За то, что позволила мне начать все заново. За то, что заставила меня отвечать за свои поступки. За то, что из-за нее я пишу этот абзац. Я страдал оттого, что связан, а теперь страдаю оттого, что свободен.

В любви положение становится по-настоящему тревожным, когда пара переходит от порнофильма к детскому лепету. Заметно становится очень быстро: даже голоса ломаются за несколько месяцев совместной жизни. Мужественный мачо с зычным басом начинает сюсюкать, как младенец на коленях у мамочки. Роковая женщина с хрипотцой в голосе превращается в сиропную девочку, путающую мужа с котенком. Нашу любовь сгубили интонации.

Я наконец понял фразу Камю: «Надо представить Сизифа счастливым». Он хотел сказать, что мы всю жизнь делаем одни и те же глупости, но это, быть может, и есть счастье. Придется мне освоиться с этой мыслью. Полюбить мое несчастье, потому что оно щедро на рецидивы.

Мы изменили обетам, по очереди.
Мы расстались так же, как поженились: не понимая толком почему.

Почему вместо счастья, которым меня поманили, мне достались одни сложности и раздрай?

Я бросал жену, а прощался с самим собой. Бросить Анну — это полбеды, куда тяжелее поставить крест на нашей истории, которая была прекрасна. То же самое, наверное, чувствует человек, отказавшийся от замысла, с которым долго носился: разочарование и облегчение одновременно.

Она удивленно плакала — оторопь человека, в двадцать секунд потерявшего все.

Обрыдли все эти телки, с которыми спишь, а просыпаться не хочется.