Однажды утром, в 9.26, я обнаружил, что не способен любить никого, кроме себя.
На меня их тяжелая артиллерия тоже наводит страх: тушь, блеск, восточные ароматы, шелковое белье. Они объявили мне войну. Они пугают — что-то подсказывает мне, что соблазнить их всех не удастся. Обязательно свалится на голову еще одна, новенькая, и ее шпильки будут еще выше, чем у предыдущей. Сизифов труд.
У меня всегда была эта проблема: мне не верили, что бы я ни делал, даже когда я говорил правду.
Такая уж судьба у отцов — разочаровывать детей.
Теперь все не так, никто больше не молится на баксы, людям они надоели, но люди не знают, как жить иначе, и вот они чешут репу, делают массаж, обманывают жену с любовницей, а любовницу с мужиком, они ищут любви, покупают банки с витаминами, жмут на газ, сигналят, да, вот это и есть всеобщий отчаянный бег, они сигналят, чтобы все знали, что они существуют.
Я обвиняю себя в том, что хочу лучшего, а довольствуюсь малым.
Я могу делать все что угодно и поэтому не делаю ничего.
Проблема в том, что этот человеческий идеал — бесчеловечная ложь.
Мне надоело, что меня считают испорченным ребенком и упрекают за то, что я ломаю игрушки. Я их ломаю, чтобы сделать новые.