Я больше не стремился к увлекательным вылазкам с привилегией заглядывать в человеческие души.
Огни тем ярче, чем больше земля отворачивается от солнца.
И во мне уже крепла знакомая, приходившая каждое лето уверенность, что жизнь начинается сызнова. Так много можно было прочесть книг, так много впитать животворных сил из напоенного свежестью воздуха.
Американцы легко, даже охотно, соглашаются быть рабами, но упорно никогда не желали признавать себя крестьянами.
Если один кирпич вынут, может обвалиться все здание.
— У Дэзи нескромный голос, — заметил я. — В нём звенит… — Я запнулся.
— В нём звенят деньги, — неожиданно сказал он.
Ну конечно же. Как я не понял раньше. Деньги звенели в этом голосе — вот что так пленяло в его бесконечных переливах, звон металла, победная песнь кимвал… Во дворце высоком, беломраморном, королевна, дева золотая…
Мне чудилось, что за надменной, скучающей миной скрывается что-то — ведь все напускное чему-то служит прикрытием, и рано или поздно истина узнается.
Злые языки утверждали, что шепоток Дэзи — уловка, цель которой заставить собеседника наклониться к ней поближе; бессмысленный навет, ничуть не лишающий эту манеру прелести.
Сдержанность в суждениях — залог неиссякаемой надежды.
А теперь, похвалившись своей терпимостью, я должен сознаться, что эта терпимость имеет пределы.
В небольшой компании никогда не чувствуешь себя свободно.
Должно быть, и в самом деле было что-то романтическое в этом человеке, если слухи, ходившие о нем, повторяли шепотом даже те, кто мало о чем на свете считал нужным говорить, понизив голос.
То был новый мир, вещественный, но не реальный, и жалкие призраки, дышащие мечтами, бесцельно скитались в нём...