Гастон Леру. Призрак Оперы

— Разве когда любят, чувствуют себя несчастными?
— Да, Кристина, когда любят и нет уверенности в том, что это взаимно.

Вы плачете! Вы боитесь меня! Но ведь я не плохой человек. Полюбите меня, и вы увидите. Чтобы быть добрым, все, что мне необходимо, это любовь.

Знаете, друг мой, в музыке бывает так, что внешний мир перестает существовать и не остается больше ничего, кроме звуков, которые поражают вас прямо в сердце.

Вы должны знать, что я полностью соткан из смерти, от головы до ног, и этот труп любит вас, обожает и никогда не покинет вас, никогда!

Он очень любил здешнее море, говоря, что оно того же цвета, что у него на родине, и, часто стоя на пляже, наигрывал свои самые печальные напевы и уверял, что море замолкает, чтобы их послушать.

Сердце, которого он не чувствовал до этого, гулко заколотилось у него в груди. Ему показалось, что эхо ударов раскатилось по всему коридору, и у него заложило уши. Он обеими руками прикрыл сердце, пытаясь заглушить его. Однако это ведь не собачья пасть, и потом, даже если держать обеими руками пасть истошно лающей собаки, — всё равно будет слышно её рычание.

Клятвы даются для того, чтобы ловить в капкан глупцов и ничтожеств.

Музыка обладает магической силой устранять всё во внешнем мире, за исключением звуков, которые проникают прямо в сердце.

Мы должны привыкать ко всему в жизни, даже к вечности.

Часто, сидя на берегу, он играл свои наиболее жалобные мелодии и утверждал, что море затихало, чтобы послушать их.

— Тогда он действительно любит вас?
— Да, достаточно, чтобы не остановиться ни перед чем, даже перед убийством.

Должны же быть какие-то границы лицемерия и обмана, ведь нельзя иметь глаза ясные, как у ребенка, а душу, как у куртизанки?

Любви слишком грустно на земле.

Он был готов все вытерпеть, все простить — он был влюблен.