Кофе-чашечка летней ночи. Взбитый желток-капелька утреннего солнца. Яичный ликер-аромат рая. Сделай глоточек, зажмурься, чувствуя себя беженцем, затерянным в морозом, чёрно-белом лесу; прислушайся к беде — она свернулась клубком, еле слышно шипит, поблескивая раздвоенным жалом...
Мир несовершенен. Человек – не формула. Власть и деньги не являются обязательными признаками негодяя. Бедность и безвестность не являются обязательными атрибутами святого. Знавала я нищих подонков, знавала и богатых филантропов. Я не могу спасти всех. Я не могу перекроить Вселенную. Я могу лишь хорошо делать свою работу.
Что мешает мне заснуть?
Сотрясатели основ обрушивают дом себе на голову. Борцы с несправедливостью заливают мир кровью. Пророки ведут стадо к обрыву. За одного бульдозериста можно смело дать сотню парламентских демагогов. За одного стоматолога – две сотни чиновников. За музыканта-виртуоза – кабинет министров, и премьера в нагрузку.
Гейзер страсти, восторг безумия. Но под ними – хорошо спрятаны, надежно упакованы – у каждого имелись персональные скелеты в шкафах. Веселенькие скелетики в бронированных шкафчиках. Они плясали втихомолку, не торопясь выставиться на обозрение. Наверное, поэтому мы расстались легко, испытывая лишь невнятное сожаление…
Ты дура, Королева. Хорошо, будем взаимно вежливы: ты – идеалистка. То есть дура, возведённая в степень. Таким, как ты, нельзя заводить семью.
Старик в частных беседах обожал повторять раз за разом: «Что внутри, то и снаружи!» И уточнял: «Наше восприятие реальности всегда соответствует нашим представлениям о реальности.» Тогда мне виделось это откровением. Позже – спорной гипотезой. Ещё позже – шуткой старого оригинала. Чем мне видится это сейчас? – приговором.
А я боюсь... Я ведь буду ждать, и ожидание — монстр с острыми клыками — сожрет меня до последней косточки.
– Знаешь, Химера, – сказал Бритва, уходя. – Можно жить и впятером.
– Можно и одному, – ответила я.
– Можно. Вот без одного – труднее...
- 1
- 2