Генрих Бёлль

— Что ты за человек?! — воскликнул он.
— Я клоун, — сказал я. — Клоун, коллекционирующий мгновения.

Даже у тупоумия есть свои границы, которые нельзя переступать.

Всё, что я делаю, должно радовать меня самого, иначе я заболеваю.

На этом свете нет ни благодарности, ни справедливости, а другого света тоже, между прочим, не предвидится.

На свете совсем не так много людей, в присутствии которых можно плакать.

Я убью тебя, искрошу, изрежу тебя на куски своим оружием, а это страшное оружие — моя улыбка, которая мне ничего не стоит, простое движение мускулов, механизм, который легко привести в движение. У меня больше боеприпасов, чем было у твоих пулеметов, а стоят они мне так же мало, как тебе стоили твои.

Пренебрежение, облеченное в вежливую форму, действует сильнее всего.

Раскаиваться в серьёзных проступках легче лёгкого: в политических ошибках, в супружеской измене, убийствах, антисемитизме, но кто может простить, кто может понять мелочи?

Не надо тревожить ушедших мгновений, не надо их воскрешать.

Но он любил её вопреки всему, очень любил — и знал, что с этой женщиной он мог бы не только спать, но и говорить, говорить подолгу и часто, а как мало на свете женщин, с которыми можно не только спать, но и говорить обо всём.

Вы обращаетесь с любовью, как с бенгальским огнём... а она — динамит.

Кладбища полны людей, без которых мир не мог обойтись.

Семья без белых ворон какая-то пресная и лишённая характера.

Молчание — хорошее оружие...

Мгновения невозвратимы — их нельзя ни повторить, ни разделить с другими.