Повеситься, может быть, трудно, я этого не знаю. Но жить куда, куда труднее.
Путь к невинности, к несотворённому, к Богу ведёт не назад, а вперёд, не к волку, не к ребёнку, а ко все большей вине, ко все более глубокому очеловечению. И самоубийство тебе, бедный Степной волк, тоже всерьёз не поможет, тебе не миновать долгого, трудного и тяжкого пути очеловечения, ты ещё вынужден будешь всячески умножать свою раздвоенность, всячески усложнять свою сложность. Вместо того чтобы сужать свой мир, упрощать свою душу, тебе придётся мучительно расширять, всё больше открывать её миру, а там, глядишь, и принять в неё весь мир, чтобы когда-нибудь, может быть, достигнуть конца и покоя.
То, что он вынес в одиночестве, никем не понятый, испытывают сегодня тысячи.
Любой сильный человек непременно достигает того, чего велит ему искать настоящий порыв его естества.
У меня не хватило дыхания. Тысячи вещей надо было сейчас сказать десятью словами.
Он гений страдания, он выработал в себе гениальную, неограниченную, ужасающую способность к страданию. Почва его пессимизма — не презрение к миру, а презрение к себе самому, ибо, при всей уничтожающей беспощадности его суждений о заведенных порядках или о людях, он никогда не считал себя исключением, свои стрелы он направлял в первую очередь в себя самого, он ненавидел и отрицал себя самого в первую очередь.
Пояснение к цитате:
автор об Галлере.
И тут я разозлился, загрустил, увидел, что я совсем один и никто меня не понимает.
Мы, люди интеллигентные, все сплошь мечтаем о языке без слов, способном выразить невыразимое, высказать то, чего нельзя высказать.
В жизни все не так просто, как в наших мыслях, все не так грубо, как в нашем бедном, идиотском языке.
- 1
- 2