Гюстав Флобер. Госпожа Бовари

52 цитаты
Купить книгу:
«Госпожа Бовари» (1857) – первый опубликованный роман выдающегося французского писателя Гюстава Флобера (1821–1880). В этом великом творении литературы, считающимся поворотным пунктом в развитии современного романа, Флобер пытается разрешить извечный конфликт между иллюзией и реальностью. В книге представлен неадаптированный текст на языке оригинала.

Вспомнились ей светлые летние вечера. Идёшь, бывало, мимо жеребят, а они ржут и резвятся, резвятся!... Под её окном стоял улей, и пчёлы, кружась в лучах солнца, золотыми шариками ударялись об оконное стекло, а потом тут же отскакивали. Какое это было счастливое время! Беззаботное! Полное надежды! Как много было тогда иллюзий! А теперь не осталось ни одной. Эмма растратила их во время своих душевных бурь, растрачивала постепенно: в девичестве, в браке, в любви, на протяжении всей своей жизни, точно путешественник, оставляющий частицу своего состояния в каждой гостинице.

Однако она ждала какого-то события. Подобно морякам, потерпевшим крушение, она полным отчаяния взором окидывала свою одинокую жизнь и всё смотрела, не мелькнёт ли белый парус на мглистом горизонте. Она не отдавала себе отчёта, какой это будет случай, каким ветром пригонит его к ней, к какому берегу потом её прибьёт, подойдёт ли к ней шлюпка или же трёхпалубный корабль, и подойдёт ли он с горестями или по самые люки будет нагружен утехами. Но, просыпаясь по утрам, она надеялась, что это произойдёт именно сегодня, прислушивалась к каждому звуку, вскакивала и, к изумлению своему, убеждалась, что всё по-старому, а когда солнце садилось, она всегда грустила и желала, чтобы поскорей приходило завтра.

Он любил её чистой любовью — такая любовь не мешает заниматься делом, ее лелеют, потому что она нечасто встречается в жизни, но радости этой любви перевешивает горе, которое она причиняет в конце.

Я чту бога! Верю в высшее существо, в творца, в кого-то – все равно, как его ни назвать, – кто послал нас сюда, дабы мы исполнили свой гражданский и семейный долг. Но я не считаю нужным ходить в церковь, целовать серебряные блюда и прикармливать ораву шутов, которые и так лучше нас с вами питаются! Молиться богу можно и в лесу и в поле, даже просто, по примеру древних, созерцая небесный свод. Мои бог – это бог Сократа, Франклина, Вольтера и Беранже! Я за Символ веры савойского викария и за бессмертные принципы восемьдесят девятого года! Вот почему я отрицаю боженьку, который прогуливается с палочкой у себя в саду, размещает своих друзей во чреве китовом, умирает, испустив крик, и на третий день воскресает. Все эти нелепости в корне противоречат законам физики, а из этих законов, между прочим, явствует, что попы сами погрязли в позорном невежестве и хотят погрузить в его пучину народ.

Леон представлялся ей стройнее, красивее, обаятельнее, загадочнее, чем когда бы то ни было. Разлучившись с нею, он ее не покинул, он был здесь, – стены дома, казалось, сторожили его тень. Она не могла отвести глаза от ковра, по которому он ступал, от стульев, на которых он сидел.

Она проклинала себя за то, что не полюбила тогда Леона, – теперь она жаждала его поцелуев. Ей хотелось бежать за ним, упасть в его объятия, сказать ему: «Это я, я – твоя!» Но ее заранее отпугивали препятствия, и чувство горечи, примешиваясь к желаниям, лишь усиливало их.
С той поры память о Леоне стала как бы средоточием ее тоски. Она горела в ее душе ярче, нежели костер, разведенный на снегу путешественниками в русской степи. Эмма бросалась к огню, грелась около него, осторожно помешивала в этом догоравшем очаге, всюду искала, что бы еще в него подбросить. Самые далекие воспоминания и совсем недавние происшествия, то, что она испытала, и то, что она воображала, разлетевшиеся сладострастные мечты, думы о счастье, ломавшиеся на ветру, как сухие ветки, ее никому не нужная нравственность, ее неутоленные чаяния, домашние дрязги – все это она подбирала, все это она ловила, все это годилось, чтобы разжечь ее кручину.

Вам случалось находить в книге вашу собственную мысль, но только прежде не додуманную вами, какой-нибудь неясный образ, теперь как бы обращающийся к вам издалека и удивительно полно выражающий тончайшие ваши ощущения?

«У меня есть любовник! Любовник!» — повторяла она, радуясь этой мысли, точно вновь наступившей зрелости. Значит, у неё будет теперь трепет счастья, радость любви, которую она уже перестала ждать. Перед ней открывалась область чудесного, где властвуют страсть, восторг, исступление. Лазоревая бесконечность окружала её; мысль её прозревала искрящиеся вершины чувства, а жизнь обыденная виднелась лишь где-то глубоко внизу, между высотами.

Нет вашей любимой цитаты из "Гюстав Флобер. Госпожа Бовари"?