— Скажите, доктор, вы боитесь смерти?
— Наверное, это зависит от того, как умирать.
На судьбу человеческую оглядываются потом, заранее знать ее нельзя.
Признавай не признавай, а ошибка есть ошибка, и никуда от неё не денешься.
Двигаться с высокой эффективностью в неверном направлении ещё хуже, чем вообще никуда не двигаться.
У реальности как бы несколько слоев. <...> Все зависит от того, в какой реальности ты и в какой — я.
Вот ты говоришь: все запуталось и переплелось, не могу, мол, разобраться. А не оттого это, что ты пытаешься решать свои дела с самого верха? Собрался что-то важное сделать — начинай лучше с какой-нибудь ерунды. С пустяка, который каждому виден и понятен. И обязательно потопчись как следует вокруг него.
Надо иногда давать чувствам выход. В противном случае они застаиваются. Вот вы высказались, и, верно, чувствуете себя лучше?
Я люблю длинные-предлинные письма. Только никто мне не пишет.
Ненависть — она как вытянутая темная тень, и даже тот, на кого она упала, обычно не знает, откуда эта тень наплыла. Это как обоюдоострый меч. Опускаешь его на противника — и себя рубишь. И чем сильнее достанется ему, тем сильнее — тебе самому. Даже смертельные случаи бывают. Избавиться от этого чувства очень нелегко.
... Нам иногда приходилось встречаться. Однако сопровождавший встречи обмен фразами нельзя было назвать разговором. У нас... не было общих интересов. Поэтому сколько бы слов мы ни произносили, беседы из этого все равно не получалось. Это все равно, что говорить на двух разных языках. Если бы далай-лама лежал на смертном одре, а Эрик Долфи объяснял ему, какое значение имеет смена оттенков звучания бас-кларнета при выборе масла для автомобиля, эффекта и пользы от этого было бы, наверное, больше, чем от моих диалогов с Нобору Ватая.