Илья Стогoff — цитаты из книг автора

Турцию немного портят турки, но в остальном это райский уголок.

Самый неприятный день недели это суббота. В пятницу ты живешь еще прошедшей неделей. В воскресенье уже понимаешь, что выходные окончены и скоро снова на работу... а вот в субботу заняться нечем.

У него другая натура... Есть люди, которые, когда садятся в трамвае на лавочку, начинают елозить задницей, устраиваясь основательней, словно намереваются в трамвае жить. Отчего те, кто оказался рядом, чувствуют неудобство. Такой вот и он...

У русских свои представления о правильной жизни.

Это очень важно, чтобы между тобой и всем остальным миром было стекло. Плоский экран. Если стекло есть, всё О’к. Можешь считать, что жизнь – это просто кино. Если нет, приходится признать, что творящаяся на свете задница имеет какое-то отношение к тебе… Какое-то очень серьёзное отношение.

Никому больше ничего не нужно. Люди по инерции зарабатывают деньги, завоевывают женщин, продумывают жизненные стратегии — будто строят собственные (совсем крошечные) империи.

— С самого утра я сломала ноготь.
— Не расстраивайся. Купим новый.

В город белых ночей приезжают смотреть на небо и рано умирать. Остальные столицы к ранней смерти не располагают. В Нью-Йорке, Париже и Москве живут долго и работают напряженно.

... там, где грех, там обязательно чьи-то слезы. В этом-то все и дело. Может быть, этих слез не видно, но они обязательно где-то льются. Копни грех и увидишь слезы.

У техно нет содержания. Техно ничего не хочет тебе сообщить и никуда не зовёт. Техно — это просто музыка. Под неё можно просто танцевать.

Печален для смертных бег времени, и если бы мы знали ту тропку, по которой уходит от нас сегодня, навсегда становясь вчера, то кто бы не вскочил и не побежал воздвигать заставы, лишь бы удержать миг переходящий?
Увы! Как печальны эти думы...

Единственное, что интересует русского зрителя, — это чтобы кто-нибудь стоял на сцене и громко ругался матом.

У мира, в котором мы живем, есть всего две половины: речь и молчание, смех и отчаяние, Европа и Азия, свет и мгла.

Погода напоминает девственницу, которая всё для себя решила, просто ещё не нашла, с кем переспать.

Руки напоминали брачный танец крабов. Влюбленные крабы теряли головы.

В Петербурге, который давным-давно мертв, никто никуда не спешит. По крайней мере среди людей, с которыми общаюсь я. Все срочное, что могло здесь случиться, уже случилось. Причем давно.
Все, что есть ценного в сегодняшнем Петербурге, связано как раз с тем, что это НЕ столица. Что это мертвый и оттого особенно прекрасный город. Все ценное, что родилось в Петербурге за последние десятилетия (от прозы Довлатова до песен Цоя, от картин митьков до петербургских рейвов), — это лишь похоронный гимн. Перед вами не город, а его надгробие.