Иоганн Вольфганг фон Гёте. Страдания юного Вертера

Дурное настроение сродни лени, оно, собственно, одна из ее разновидностей. От природы все мы с ленцой, однако же, если у нас хватает силы встряхнуться, работа начинает спориться, и мы находим в ней истинное удовольствие.

Напрасно простираю я к ней объятия, очнувшись утром от тяжких снов, напрасно ищу ее ночью в своей постели, когда в счастливом и невинном сновидении мне пригрезится, будто я сижу возле нее на лугу и осыпаю поцелуями ее руку. Когда же я тянусь к ней, еще одурманенный дремотой, и вдруг просыпаюсь, — поток слез исторгается из моего стесненного сердца, и я плачу безутешно, предчувствуя мрачное будущее.

Люди часто жалуются, что счастливых дней выпадает мало, а тяжелых — много, но это неверно. Если бы все с открытым сердцем шли на встречу тому хорошему, что уготовано нам богом на каждый день, то у нас бы хватило сил снести и беду, когда она приключится.

Едва я загляну в её чёрные глаза, как мне уже хорошо.

Я редко могу взяться за книгу, а потому она должна быть мне особенно по вкусу. И мне милее всего тот писатель, у которого я нахожу мой мир, у кого в книге происходит то же, что и вокруг меня, и чей рассказ занимает и трогает меня, как моя собственная домашняя жизнь. Пусть это далеко не райская жизнь, но в ней для меня источник несказанных радостей.

Да, я только странник, только скиталец на земле! А чем вы лучше?

Ибо человек, увлекаемый страстями, теряет способность рассуждать, и на него смотрят как на пьяного или помешанного.

Воображение наше, по природе своей стремящееся подняться над миром, вскормленное фантастическими образами поэзии, рисует себе ряд людей, стоящих неизмеримо выше нас, и все, кроме нас, кажется нам необыкновенным, всякий другой человек представляется нам совершенством. И это вполне естественно. Мы на каждом шагу чувствуем, как много нам недостает, и часто видим у другого человека то, чего лишены сами, приписывая ему свои собственные качества, с несокрушимым душевным спокойствием в придачу.

Великая вещь — душевное спокойствие и довольство собой. Только б не было, милый друг, это сокровище столь же хрупким, сколь оно ценно и прекрасно.

Ах, неужто люди бывали так же несчастливы до меня?

Нам свойственно предполагать хаос и тьму, где все для нас неизвестность.

С тех пор как я целые дни провожу на людях и вижу их делишки и повадки, я стал гораздо снисходительнее к себе.

Мне повсюду одинаково плохо и одинаково хорошо. Я ничего не хочу, ничего не прошу. Мне лучше уйти совсем.

Горе тому, кто, пользуясь своей властью над чужим сердцем, лишает его немудреных радостей, зарождающихся в нём самом. Никакое баловство, никакие дары не заменят минуты внутреннего удовлетворения, отравленной завистливой неприязнью нашего мучителя.

Выстрадать всю положенную ему меру, искупить всю чашу до дна — таков удел человека.

Чувства и поступки так же многообразны, как разновидности носов между орлиным и вздёрнутым.