Лена Элтанг. Каменные клёны

Потому что, когда любишь кого-то, то знаешь о нём странное, и чувствуешь дикое, и видишь весь его дремотный ил, и зелёную донную мглу, и слепнущую в нём небесную силу. Но ты не боишься, всё странное представляется тебе объяснимым, а дикое — почти что ручным, и если тебя спрашивают: как ты это терпишь, или просто — каково это? ты даже не сразу понимаешь, о чём речь.

Настоящая женственность заключается в том, чтобы не бояться казаться смешной. Брать ли дешёвый strapontin в опере и сидеть в три погибели с коленями у подбородка, или повязывать дурацкий свитер на голову на ветреном пляже, или, скажем, снимать тесные туфли в кафе и шевелить пальцами — в общем, всегда поступать так, как тебе хочется, не обращая внимания на удивлённые взгляды знакомых.

Он ясен был лицом и величав,
Спокойством черт приветливых и чистых,
Но остальной змеиный был состав.

Каждое утро просыпаясь, я чувствую зябкую беспросветную толщу воды над своей головой, густую пустоту, в которой не живут даже морские чудовища с плоскими телами и глазами на лбу.

Люди становятся лучше, когда немного поизносятся, вроде как ружья или сёдла.

Забвение — защитный механизм души, некоторые стёкла должны покрываться копотью, чтобы можно было не ослепнуть, глядя на завтрашний день.

Я пишу в никуда, потому что никуда всегда отвечает, в отличие от всех остальных.

Мысли могут мучить почище пыточных колёс.

... существовать можно только тогда, когда кто-то знает, что ты существуешь... Ненавидеть можно только тех, кто знает, что ты их ненавидишь.

Чтобы тебя считали хорошим, достаточно никому не делать плохого... Можно просто сидеть на месте, молча и не двигаясь, грызть миндальные сухарики и быть объектом всеобщей любви. Люди любят тебя за то, что им не нужно напрягаться, чтобы осмыслить твои слова и поступки.

Я торопилась узнать о нём нечто захватывающее, способное дать мне ключ к этому неприступному человеку, похожему на китайский ящик с секретом, или хотя бы указать потайную кнопку, утопленную в чёрном лаке. И я, чёрт возьми, узнала. Впору самой утопиться.

Ум человека – как собачий хвост, уж если кренделем – сколько не выпрямляй, всё равно загнется.

Мёртвые не сразу погружаются во тьму, а какое-то время видят мир как будто через вуаль с мушками или прозрачный платок, потом – как через засиженное мухами стекло, а потом – тьма сгущается, обступает их со всех сторон и больше ничего не происходит, разве что кто-то, сжалившись, почитает им вслух.

Вещи не должны быть починенными, разбитые или сломанные, они приближают нас к распаду, они живут на самой границе хаоса, даже если прикидываются целыми.

Нестерпимо наблюдать за игрой в шахматы, когда запрещают подсказывать.