Лилия Шевцова. Режим Бориса Ельцина

Это означало фактический отказ от разделения властей и возвращение к практике совмещения постов, когда министры, сидя в парламенте, принимали для себя законы, затем их выполняли и сами себя контролировали.

... не менее сильным «взрывным устройством», заложенным в декабрьский проект [Конституции], было то, что он блокировал изменения конституционного устройства, которое создавалось под конкретную личность и базировалось на преходящих интересах.

Член Совета Федерации Николай Гончар так обосновывал эту позицию [выхода Чечни из РФ]: «Чечню не сохранить. И не надо сохранять. Увы, это неприятная, но правда. А попытки любой ценой “удержать” — очередной самообман». Рассуждая о том, что произойдет, если Чечня сохранится в составе России, Гончар писал: «Это означает, что сохраняется режим, который все равно будет вести антироссийскую политику. Этот режим будет существовать на российские деньги».

Борис Ельцин сыграл свою героическую роль в несколько облегченных условиях.

Путчисты, эти жалкие, испуганные, с дрожащими руками люди, сами того не желая, создали для Ельцина сцену, подарили ему сюжет и дали возможность сыграть революционный спектакль, в котором совершенно искренне участвовала многочисленная массовка. Но ружье, повешенное на стену, судя по всему, было не заряжено. Те, кто
еще стремился сохранить Союз, не были готовы к насилию, без чего вернуться обратно в СССР было невозможно. Новая российская эпоха начиналась с имитации, а победители имели немало причин желать, чтобы реальная картина тех дней была забыта, и как можно скорее.

Газеты постоянно язвили по поводу Горбачева, но как-то устало, уже ни в чем его не обвиняя и ничего от него не ожидая. Это было самое главное в атмосфере осени 1991 г. — советского президента списали.

Ельцин, однако, вместо того чтобы покончить с затянувшейся паузой, вскоре после путча исчез с политической сцены, оставив всех в недоумении, — почти две недели он отсутствовал в Москве. Его соратники объясняли, что российский президент отдыхал после «временных сердечных трудностей». Появилась информация, что Ельцин в Кисловодске. Потом оказалось, что Ельцин все же в Сочи. До него пытались дозвониться и Руслан Хасбулатов, и Александр Руцкой, но якобы безуспешно. Политическая публика застыла в недоумении. Лишь потом стало известно, чем Ельцин занимался в Сочи: по свидетельству Анатолия Собчака и некоторых других его соратников, он учился играть в теннис.

Нельзя сказать, что все без исключения республики искренне приветствовали практически произошедший распад, что все знали, что делать с вдруг свалившейся на них свободой. Многие — во всяком случае, в Средней Азии — пошли по этому пути, чтобы не отставать от других, и свою жизнь вне Союза их лидеры пока представляли слабо.

... СНГ создавалось как формула развода, а не нового брака

«Изоляционистские» и «союзнические» настроения явно боролись в нем, мотивируя противоречивые настроения и действия российского президента. Это проявилось, с одной стороны, в заявлениях о самостоятельном пути России, а с другой — в обиде и даже гневе, когда другие республики делали то же самое, да еще претендовали на союзную собственность.

Отмена шестой статьи Конституции о руководящей роли партии и отказ от насилия означали снятие обручей, которые цементировали, скрепляли союзное государство.

Основным гарантом трансформации стал лидер. Это и определило коридор возможностей, которые получила новая Россия.

Бурбулис был единственным сподвижником, который пытался — хорошо или плохо, уже другое дело — выстраивать политику, причем на основе вполне определенных идеалов. Те, кто заменил его на посту первого соратника, уже не заботились об идеях и не строили моделей — Ельцин в этом больше не нуждался.

Илюшин своим примером подтвердил одну из аксиом фаворитизма: чем человек незаметнее, тем больше у него шансов усидеть.

Те, кто помнит славную советскую историю, знает, что на эту должность [«ответственный за сельское хозяйство»] всегда назначали того, от кого хотели избавиться, потому что «вытянуть» советское сельское хозяйство было невозможно. Разумеется, вся Москва хохотала, узнав об этом назначении.