— Разве что тем, что оба происшествия странные. У Оскара не было причин совершать самоубийство. Даже император хвалил его службу в должности капитана стражи. Солдаты преклонялись перед ним. Он казался счастливым человеком.
— И что же? Ты не знаешь всего. Люди могут быть несчастными по многим причинам.
Карты не были любимой игрой девушки. Выигранного серебра не хватит, чтобы компенсировать даже малую часть стоимости ее шелкового платья, на котором остались затяжки от ящика, использованного ею как сидение. Но моряки были куда лучшими противниками, чем средний аристократ: они переворачивали карты с дикими трюками, ругались при проигрыше, ругались при выигрыше и вытягивали друг из друга последнюю монету. Кроме того, они жульничали. Это особенно нравилось Кестрел. Тогда обыгрывать их становилось сложнее.
— Геранцы сказали бы, что тебе улыбнулся бог лжи, раз ты видишь все так ясно.
Кестрел вспомнила пораженные серые глаза торговки.
— Геранцы рассказывают слишком много сказок.
Они были мечтателями. Ее отец всегда говорил, что именно поэтому их было легко завоевать.
— Сказки нравятся всем, — сказала Джесс.
— Я назвала его еще в юном возрасте.
Раб поднял на нее взгляд.
— Ты и сейчас юна.
— Тогда я была столь юна, что хотела произвести впечатление на отца.
Он улыбался ее стараниям и позаботился, чтобы она прилично научилась владеть всеми видами оружия, которыми должен владеть солдат.
Но с годами кончилось и его терпение. Кестрел стала беспечной. Она отвлекалась при фехтовании. Ее глаза не покидало мечтательно выражение, даже когда он кричал. При стрельбе из лука она промахивалась, наклонив голову, будто прислушиваясь к чему-то, чего он не слышал.
Кестрел помнила, как росло его подозрение. Как он требовал, чтобы она прекратила защищать кисти рук. Она держала тренировочный меч слишком робко и отшатывалась, если казалось возможным, что атака Ракса подвергнет опасности ее пальцы. Получала из-за этого удары по корпусу, которые убили бы ее, будь меч сделанным из металла, а не из дерева.
Он мог легко уничтожить рояль. Он был таким большим, а она — маленькой и не могла заслонить собой инструмент. Если бы она встала перед клавишами, он бы разбил корпус. Разломал молоточки, порвал тросы.
— Я ненавижу тебя, — сказала она, — и мама бы тоже ненавидела.
Позже Кестрел поняла, что его остановил не ее несчастный голос. Не слезы на ее щеках. Он видел, как взрослые мужчины и женщины рыдали еще сильнее. Не потому он опустил булаву. Но даже сейчас Кестрел не знала, что заставило его: любовь к дочери или любовь к покойнице.
— Я говорила тебе, что на пикнике Фарис покажет свету своего ребенка?
— Что?
Рука Кестрел замерла.
— Мальчику уже шесть месяцев, и погода должна быть безупречной. Это отличная возможность представить его обществу. Почему ты так удивлена?
Кестрел пожала плечами.
— Это смелый ход.
— Я не понимаю.
— Муж Фарис мальчику не отец.
— Не может быть, — прошептала Джесс с притворным ужасом. — Откуда ты знаешь?
— Точно мне ничего не известно. Но недавно я навещала Фарис и видела ребенка. Он слишком красив. Совсем не похож на ее старших детей. Вообще-то, — Кестрел постучала пальцами по своему бокалу, — лучший способ скрыть эту тайну — сделать как раз так, как Фарис планирует. Никто не поверит, что леди из высшего общества станет представлять своего незаконнорожденного сына на крупнейшем празднике сезона.
Джесс в изумлении посмотрела на Кестрел, а затем рассмеялась.
— Кестрел, тебе, определенно, улыбнулся бог лжи!
Нет вашей любимой цитаты из "Мари Руткоски. Поцелуй победителя"? Добавить цитату