Мари Руткоски. Поцелуй победителя

— Вопросы и ответы — весьма необычные ставки в «Клыке и Жале», — раздраженно заметила она.
— В то время как спички — просто отличная ставка, их так волнительно выигрывать и проигрывать.

— Бедняжка Амма, — сказала она, произнеся слово «мама» по-герански. — Рассказать тебе сказку, как ты рассказывала мне, когда я болела?
— Нет. Валорианцы — плохие рассказчики. Я знаю, о чем ты поведаешь: «Мы сражались. Мы победили. Конец».
— Думаю, у меня получилось бы что-нибудь получше.
Инэй тряхнула головой.
— Лучше признать то, что не можешь изменить, дитя.

Валорианка дорожит своим словом.

Джесс спросила:
— Разве ты не хотела бы, чтобы мы стали сестрами?
Кестрел дотронулась до одной из многих блестящих светлых кос Джесс. Она вытянула ее из высокой прически подруги и убрала обратно.
— Мы уже сестры.
— Настоящими сестрами.

Она считала, что Арин — не тот, кем кажется. Он обладал телосложением человека, которому с детства приходилось тяжело работать, однако умел играть в валорианскую игру, и играть хорошо. Он говорил на ее языке так, будто старательно изучал его. Знал — или притворялся, что знает, — привычки геранской леди и расположение ее покоев. Спокойно и уверенно вел себя с жеребцом Кестрел, и хоть это, возможно, ничего не значило (он ни разу не ездил на Джавелине), но девушка знала, что до войны умение ездить верхом в геранском обществе было признаком высокого положения.

— Я удивлена, что геранцам чем-то нравились валорианцы. Я полагала, что вы считали нас неразумными варварами.
— Дикими созданиями, — пробормотал Арин.
Кестрел была уверена, что ослышалась.
— Что?
— Ничего. Да, вы были совершенно бескультурными. Ели руками. Развлечением для вас было наблюдать, кто и кого убьет первым. Однако, — он встретился с ней взглядом и тут же отвел глаза, — вы славились и еще кое-чем.
— Чем? Что ты имеешь в виду?

— Ты в самом деле не поёшь?
— Нет.
Она вслушалась в тембр его голоса и позволила своим рукам переместиться к более низким тонам.
— Правда?
— Я не пою, Кестрел.
Ее пальцы соскользнули с клавиш.
— Как жаль, — произнесла она.

— Арин, — произнесла она, вглядываясь в его лицо. — Это был твой дом? Я говорю про виллу. До войны ты жил на ней?

Похоже, мы оба не стали теми, кем должны были стать по ожиданиям других.

— Не многовато ли вина для этого времени суток?
— Я надеюсь напоить тебя им и заставить рассказать о том, о чем ты не будешь сожалеть.
Кестрел сделала глоток, наблюдая, как Ронан наполняет второй бокал, и произнесла:
— А за себя ты не боишься?
Он выпил.
— С чего бы это?
— Может быть, ты сам проговоришься о том, о чем не хотел бы. Насколько я знаю, ты был с визитом у леди Фарис.
— Ревность, Кестрел?
— Нет.
— Жаль, — вздохнул он. — Печальная же правда в том, что Фарис — лучший источник сплетен.
— Которыми ты поделишься.

— У Оскара были враги? — спросила девушка.
— Враги есть у всех.
— Может быть, кто-то намеренно усложнил его жизнь.
— Или заставил его упасть на собственный меч. — Увидев удивление дочери, генерал объяснил: — Совсем не сложно представить убийство самоубийством ради чести.

— Но мы славились чем-то еще? Кроме богатства, дикости и плохих манер?
Инэй глотнула чая, глядя на Кестрел поверх ободка чашки. Кестрел почувствовала возрастающую неловкость. Она надеялась, что Инэй не спросит о причине, заставившей ее задать этот вопрос. Но женщина сказала лишь:
— Вы славились своей красотой. Разумеется, это было до войны.
— Да, — тихо ответила Кестрел. — Разумеется.

— Ты проводишь много времени с Кестрел, — произнесла Инэй.
Он пожал плечами.
— Я следую ее приказаниям.
Инэй смотрела ему в глаза. Не желая этого, он первым отвел взгляд.
— Я прошу тебя не причинять ей вреда, — сказала женщина.
Нарушить обещание, данное умирающему человеку, было грехом.
Арин ушел, так его и не дав.

— Хватит, — сказал он. — Хватит притворяться, что горюешь по ком-то, кто был не твоей крови.
Его рука, будто стальные тиски, сжала ее запястье. Кестрел вырвалась. От жестокости его слов ее глаза снова наполнились слезами.
— Я любила ее, — прошептала Кестрел.
— Ты любила ее, потому что она исполняла любую твою волю.
— Это неправда.
— Она тебя не любила. Она никогда не смогла бы полюбить тебя. Где ее настоящая семья, Кестрел?
Она не знала. Всегда боялась спросить.
— Где ее дочь? Внуки? Если она и любила тебя, то только потому, что у нее не было выбора, у нее больше никого не осталось.
— Уходи, — приказала Кестрел, но Арина в комнате уже не было.

— Ты обещала, — предупредила она Кестрел, когда они выходили из кареты.
Кестрел бросила на нее косой взгляд.
— Я обещала, что позволю тебе выбрать ткань для моего наряда.
— Обманщица. Я выбираю всё.

Арин положил сверток на диван, где сидела Кестрел.
— Новое платье означает, что на горизонте назревает важное событие.