Я умирал от желания присесть отдохнуть, но видел впереди парня: крепкую спину, кудри, что танцевали под каждым порывом ветра; и думал: «Он остановится перевести дыхание — и я тоже». Не догадывался, что дом этого человека — дорога, и не стоило мне с ним тягаться.
Женщины гадают чаще, но все мы, цыгане, это умеем. Если есть талант, почему бы им не заработать?
Изгиб её спины для глаз, как битое стекло для пятки.
У них у всех одинаковые жесты, одинаковые слова, одинаковые узоры на платьях: цветы и птицы. Только под искусно расшитой одеждой давно ничего не порхает.
Все женщины, когда чего-то не знают, смеются.
— Папа, отчего у озера так грустно жить?
— Наверное, потому что озеро — замкнутый круг.
Цветочники смотрят новостные программы в подсобках, пока я прохожу мимо и набираюсь нежности у тюльпанов. Иногда краду лепесток у какой-нибудь розы, опускаю нос в солнце внутри ромашек. Закрываю глаза и представляю, что иду по королевскому саду, вдалеке — башни замка. Открываю глаза: лотки, бетонные стены, на крышках термосов с кофе следы от пальцев.
Люблю орхидеи. Говорят, когда смотришь на них — грусть проходит.
Я никогда не признавался, что иду без направления. Таких боятся.
Призраки необязательно появляются ночью. Их, узников прошлого, можно встретить и ранним утром, когда под подошвами хрустит морозная галька сада, а стёкла булочных запотели от тёплого хлеба в витринах.
Очертания её профиля разогнали мне сердце сильнее прыжка с парашютом.
Она старела красиво, как те, кто задаёт себе много вопросов. И каждый день главный из них: в чём моё счастье?
Даже когда закончился сезон дождей, воды в глазах Флор было столько, что они неделями не просыхали.
Воды в её глазах было столько, сколько не было в реке Пакуаре в самые жуткие ливни.
— То было не моё место.
— А где же тогда твоё?
— Где воздух лёгкий и всё-всё, каждая мелочь, обволакивает, как перчатка пальцы.