Маркус Зусак. Глиняный мост

Мы смотрели, как все складывается и меняется, и хотя мы боялись, что он вообще сюда больше не вернется, казалось, что, если мы будем ждать, это притянет его к нам. Когда ждешь, то возникает чувство, будто ты стараешься.

О том, как годы лезли в гору, я могу рассказать вот что.
У каждого была своя жизнь.

Когда наблюдаешь, как умирает человек, видишь не только его исчезновение.

Мне кажется, наблюдать, как умирает человек, – это похоже на изучение иностранного языка, целая новая наука. Выстраиваешь башни из коробочек с лекарствами, считаешь таблетки, меришь ядовитые жидкости. Затем переводишь минуты в часы в больничной палате и выучиваешь, сколько длится самая долгая ночь.

Пользоваться жизнью [после смерти близких] им было совестно.
Особенно радостью забвения.

…То, что мы держим при себе, мы тщательнее всего прячем от родителей.

…Терпение не перепутаешь с мягкотелостью, а предосторожность – с медлительностью.

Это был великий конь… И идеальная судьба: мы не любили бы его так, если бы он не умер.

– Что вообще с тобой такое? Почему ты такой…
– Какой такой? Ну какой?
Такой долбанутый.
Жаргон молодых в любой стране.
Слова между ними будто рана.

Больнее всего – самые тихие слова.

– Все хорошо, – сказал ему Клэй. – Уже утихло…
Но Клэй лучше кого бы то ни было знал: есть вещи, которые никогда не уходят.

…В этом была красота Кэри, ее настоящая красота: что там каштановые волосы и морские стеклышки – она не боялась рискнуть второй раз. Она еще раз попытает удачи, для него.

– Я был умереть готов, лишь бы когда-нибудь достичь таких высот, как Давид – хотя бы на миг.
Он заглянул в глаза мальчишки напротив.
– Но я знаю, знаю…
Клэй ответил.
Его слова больно ударили обоих, но он должен был их произнести.
– Мы живем жизнью Рабов.

Тосковать по Пенни было тяжело.
Но мы хотя бы знали, что с этим делать: красота смерти – она окончательна.

Странное время, часы после похорон.
Тела и раненые повсюду.