Маркус Зусак. Глиняный мост

— Может быть, мы просто… не понимали, не о том думали.
Его последний судорожный вдох, глоток воздуха:
– Но я так…
Он осекся, замялся.
– …тебя.
– Я это знаю.
И в ней было столько жалости, но беспощадного рода.
– И я тоже, но, наверное, этого недостаточно.

Иногда удобно, если тебя считают тугодумом, но лучше, если кто-нибудь видит, как есть на самом деле.

Когда наблюдаешь, как умирает человек, видишь не только его исчезновение.

Это был великий конь… И идеальная судьба: мы не любили бы его так, если бы он не умер.

Пожалуй, то, что даже плохие времена полны добрых моментов (и счастливых моментов), правда во многих смыслах…

Люди, как мне кажется, забавно признаются.
Мы признаемся почти во всем, но важно лишь то, о чем мы умалчиваем.

…Смерть – дьявольски умелый мотиватор…

Он [противник] может убивать тебя сколько ему вздумается – но ты не дашь себя убить.

…В этом была красота Кэри, ее настоящая красота: что там каштановые волосы и морские стеклышки – она не боялась рискнуть второй раз. Она еще раз попытает удачи, для него.

Больнее всего – самые тихие слова.

Мне кажется, наблюдать, как умирает человек, – это похоже на изучение иностранного языка, целая новая наука. Выстраиваешь башни из коробочек с лекарствами, считаешь таблетки, меришь ядовитые жидкости. Затем переводишь минуты в часы в больничной палате и выучиваешь, сколько длится самая долгая ночь.

Пенни хотела выбросить сигареты, но вдруг Майкл ее остановил.
– А давай их спрячем?
И со значением подмигнул.
– Никогда не знаешь, когда может понадобиться сига…

Проблемой, конечно, был коммунизм.
Бесспорно великая идея.
С бессчетными оговорками и брешами.
Пенелопа росла, ничего этого не замечая.
А какой ребенок замечает?
Ей не с чем было сравнивать.
Много лет она не понимала, насколько это были подконвойные время и место. Не видела, что при всеобщем равенстве на самом деле равенства нет. Она ни разу не подняла взгляд на бетонные балконы и на людей, наблюдающих оттуда.

…Великие сущности могут взяться откуда угодно.