Марта Кетро. Три аспекта женской истерики

Не то чтобы я претендовала на его сердце, но мне было бы приятно, если бы все мои друзья были свободны, а ещё лучше, если бы они любили только одну женщину — понятно какую. Так спокойнее.

Cтресс у меня постоянный, а релакса никакого, потому что настоящих самураев попускает от секса, алкоголя и наркотиков, но алкоголь мне противен, на наркотики нет времени, и не царское дело – трахать кого попало только ради здоровья.

Но главное, главное для меня — с ним было интересно. Лучшая игрушка, лучший учитель, лучший любовник, единственный друг.

Никого, кроме нас нет, кого ты там себе придумал, какую другую любовь, если я уже вся в тебе, в твоих костях, в твоей плоти, и если я сейчас порежу руку, из меня потечёт твоя кровь, остальное тебе показалось, душа моя, моя любовь..

Не оторвать рук от его лица, следуя за линией бровей, падинами щёк, изгибами губ, пугливым трепетом глаз под веками и хищной линией носа.
Не оторвать взгляда от его лица, снова и снова очерчивая профиль на фоне тёмного окна.
Не оторвать губ от его лица, шёпотом рассказывая о тёмных волосах, об улыбке волчонка, о драгоценной складке в углу рта и непроницаемо ласковых глазах.
Не оторвать сердца от его лица, вспоминая.

Конец весны не означает, что началось лето.

Этот город, в который я так редко возвращаюсь, опять изловчился и воткнул шило мне в сердце — сквозь всё, с чем я успела примириться в жизни, сквозь куртку, свитер и грудь.

И вот где-то на седьмом часу боли я понимаю, что это и есть настоящее одиночество. Когда «некому воды», всегда есть надежда, что случайно кто-то зайдет и подаст, спасёт. А вот когда «спаситель» уже здесь, а ты всё равно совершенно, абсолютно, феерически один, это — да.

Маленькая, маленькая смерть... Истаскали выражение. Чего только маленькой смертью не обзывали — осень, оргазм, сон, расставание — всё у них маленькая смерть, канареечная такая.
А самая крошечная, с булавочный укол, — это мелкое мужское предательство. Кольнуло — отпустило, кольнуло-опустило, на большую смерть не набрать, но на усталое отвращение как раз хватит.

Мы говорим о мужчинах, мы бесконечно долго, разнообразно, весело и беспечально говорим о мужчинах. Это не потому, что очередная любовная история поразила одну из присутствующих — просто многое из того, что было сделано каждой из нас, случилось ради, вопреки, посредством и с учётом мужчин. За плечом стоит тень, да не одна, а как на футбольном поле — четыре тени по всем сторонам света, тени любящих, любимых, забытых, незабываемых, ненавидимых, прощенных, жалких. Тех, которые отчасти сделали нас, пусть даже и своим бездействием, слабоволием, бездарностью вынудили нас стать такими, как мы есть. Не говоря уже об умных, сильных, смелых. Именно о них — не говоря, о них мы обычно молча улыбаемся или молча плачем.

Со сладострастным намерением наговорить жестоких и честных слов, чтобы увидеть, как он под их весом буквально складывается пополам, пряча лицо и живот, потому что только любившая может столь экономными движениями нанести максимум разрушений… Да, продолжаешь, и оказывается, что по какой-то глобальной несправедливости ты испытываешь все нюансы его боли, и твои тонко заточенные орудия пыток превратились в стыдные, но от того не менее страшные, игрушки мазохиста. И в самом конце, добивающим ударом, когда вы разошлись, из последних сил доброжелательно, пообещав друг другу счастья (без себя), вот тогда тебя – не пулей, не тяжелым тупым предметом, а наилегчайшим прикосновением к плечу – останавливает, пригвождает к месту, замораживает и обжигает понимание, что все изреченное стало ложь.

Месяц... это единица, которой я считаю время. Часы и минуты ненадежны, они то пролетают, то тянутся, дни слишком быстры, недели искусственны, а год — это очень долго для меня. А вот месяц в самый раз, я много чего успеваю и хорошо его чувствую, от первого до последнего дня, с его тающей и растущей луной, квартплатой, месячными, с изменением погоды от начала к концу. Месяцы и мгновения. Самые красивые имена у апреля, августа и февраля, а самое неудобное — ноябрь. Впрочем, всякий «брь» тяжело выговаривать.

Не так много вещей причиняют мне горе, но маленькие животные, обреченные людьми на мучительную смерть, одна из них. Короткое, острое, незабываемое горе.

Вот оно, тело, без которого нет мне покоя. Каждую ночь я засыпаю на твоей руке – представляю её, твою руку, и засыпаю, прижавшись щекой. Эту трещину на пальце, поверишь ли, я целовала позавчера перед сном. А вчера – нет, вчера я так и не смогла заснуть, потому что ты звал меня, я же слышала, как ты звал.

Вот у меня было маленькое, злое, глупое сердце — его хватало только на одного мужчину, и никто там больше не помещался, ни моя семья, ни друзья, ни любовники.

Красивый... Красивый настолько, что его голову я согласилась бы держать у себя на коленях, даже будь она отрублена.