… Народ, который любит жизнь, умеет ловко одолевать превратности судьбы, ценит острое слово и презирает бредящих войной, ибо никогда не пресыщается мирным существованием.
…Великая ненависть требует себе равного противника.
Случайные измены отнюдь не мешают думать и помнить о той, кому изменяешь, более того, для некоторых мужчин это самый надежный способ хранить постоянство милой.
Государственный человек с тех высот, откуда он осуществляет свою власть под защитой сыска и солдат, сам чувствует свою плоть настолько неуязвимой в буквальном смысле этого слова, что, осуждая виновного на смерть или пожизненное заключение, судит лишь некие абстракции. Не живых людей сжигают или казнят по его воле – он сметает на своем пути помехи, уничтожает символы.
Взаимная ненависть связывает двух людей столь же крепкими узами, как и разделенная любовь, и когда исчезает с лица земли враг, против которого вы долгие годы строили козни, в сердце вашем остается пустота, совсем такая же, как если уходит из него великая страсть.
Комплимент художника звучал более чем буднично, ибо, когда неаполитанец заявляет женщине, будь она принцесса или служанка в захудалой харчевне, что, не видя её больше, он-де непременно зачахнет и умрет, он лишь выполняет самые элементарные правила галантности.
Сделав два-три круга, птица набирала высоту; Людовик натягивал лук, и, если стрела, не попав в цель, вонзалась в стену, он обрушивался на неловкого конюшего за то, что тот неудачно выпустил голубку.
С детства Людовик питал лютую ненависть к собакам: однажды он забавы ради пробил гвоздем ухо какого-то пса и был укушен непочтительным животным.
Проклятие шло не от бога. Проклятие шло от него самого и было вскормлено лишь его собственными деяниями – и это было в равной степени применимо ко всем людям и ко всем постигающим их карам.
…Неизменная веселость не что иное, как щит против трагедии нищеты, его восторженность вознаграждает за монотонность будней, его леность – та же мудрость, ибо мудр тот, кто не претворяется деятельным, когда нечего делать…
— Придется, видно, и мне понемножку привыкать к тюремной жизни, — сказал он тем шутливым тоном, каким и в наши дни говорят избалованные богатством люди, когда им приходится самим принести из кухни блюдо или вымыть тарелку.
И когда Ангеррану де Мариньи открылась эта истина, ненависть, которую он питал к своим врагам, угасла, и он понял, что никто не повинен в его судьбе, кроме него самого.
Нет вашей любимой цитаты из "Морис Дрюон. Проклятые короли 2: Узница Шато-Гайара"?
Добавить цитату