Но одно я помнил точно: это не я первый начал притворяться глухим; это люди первыми стали делать вид, что я слишком тупой или глухой, чтобы слышать, или видеть, или говорить.
Я другим не буду. Родился недоношенный. Меня столько обижали, что я умер. Я родился мертвым. И другим не буду. Я устал. Сдался пытаться. А вы можете. Меня столько обижали, что родился мертвым, и жизнь меня била. Я устал. Устал говорить и стоять. Я пейсят пять лет уже мертвый.
– Вождь, – медленно сказал он, измерив меня взглядом, – когда ты был в своих габаритах, когда в тебе было два метра или два с сантиметрами и сто двадцать, сто тридцать весу, ты бы смог поднять, например, такую штуку, как пульт в ванной?
Я припомнил, каков этот пульт. Вряд ли он весил намного больше, чем бочки с маслом, которые я таскал в армии. Я сказал ему, что раньше, наверно, поднял бы.
– А если бы опять стал таким же большим, поднял бы?
Я сказал ему:
– Думаю, да.
– Плевать мне, что ты думаешь, я спрашиваю: обещаешь поднять, если я сделаю тебя таким же большим, как раньше? Обещай, и будешь не только получать у меня бесплатно специальные атлетические уроки, но и на рыбалку поедешь бесплатно, никаких десяти долларов! – Он облизнул губы и лег. – И шансы у меня неплохие, ей-богу.
Он лежал и посмеивался про себя. Потом я спросил, как он собирается снова сделать меня большим, а он приложил к губам палец.
– Браток, этот секрет нам нельзя выдавать. Я же не обещал тебе сказать как, правильно? У-у, накачать человека до прежнего размера – это такой секрет, который всем не открывают: опасно, если попадет в руки врага. Ты по большей части даже замечать не будешь, что это происходит. Но даю тебе слово, будешь тренироваться по моей программе – всего добьешься.
Он спустил ноги с кровати, сел на край, уперся руками в колени. За плечом его тускло светился пост, и в этом скользящем свете блестели его зубы и один глаз, глядевший на меня. Разбитной аукционерский голос мягко разносился по спальне:
– Представь. Большой вождь Бромден шагает по бульвару – мужчины, женщины и дети задирают головы и смотрят на него: ну и ну, что за великан идет трехметровыми шагами, наклоняет голову под телефонными проводами? Топает по городу, останавливается только из-за девушек, а вы, прочее бабье, даже в очередь не становитесь, разве только у которой груди, как дыни, и сильные белые длинные ноги…
Трудно представить человека слабым, если он находится вне поля вашего зрения.
Он знал, что человек не может стать по-настоящему сильным, пока не научился видеть смешную сторону.
Он присвистнул каким-то тихим, почти скорбным свистом, который описал ее внешность лучше, нежели это сделал бы любой из нас словами.
Папа говорит, если не будешь осторожным, люди так или иначе заставят тебя делать то, что им хочется, или сделают тебя упрямым как мул, и будешь из вредности делать все наоборот.
Многие из вас находятся здесь, потому что не сумели приспособиться к общественным правилам во внешнем мире, отказывались примириться с ними, пытались обойти и уклониться от них.