Николя Матье — цитаты из книг автора

– Этому только бы из дома сбежать.
– Такой возраст, – философски заметил сосед.

Они неслись [на мотоцикле] по погасшей земле, с непокрытой головой, не способные на аварию, слишком стремительные, слишком молодые, еще недостаточно смертные.

Не все со временем становится хуже.

Мы любим, мы умираем, и ничто от нас не зависит, ни наши страсти, ни наш конец.

Зажатые, делано равнодушные, они [подростки] стояли у края танцпола и зорко следили друг за другом глазами-кинжалами. Из поколения в поколение желание всегда должно сначала победить робость. И до чего же паршиво, когда не знаешь, как с этим справиться.

Смешно, как быстро забываются всякие [неприятные] вещи, когда ты занят делом.

Воспитание – это только красивое слово, ему место в книжках да в циркулярах. В действительности же все делают что хотят. Можно из кожи лезть вон или, наоборот, на все плевать, никто не знает, что из этого получится, это – тайна.

Как и многие ее ровесницы, Элен изводила себя сезонными диетами. Между нею и ее телом был заключен как бы такой странный договор, где самоограничения были ходовой монетой, которой она платила за возвращение в молодость. Страданиями – за жизненную силу, голодом – за гладкость кожи, воздержанием – за полноту жизни. Правда, если честно, получалось так себе.

Потом им придется встречаться тайком, уладить дела с родными, самим остепениться. Все просто. На том этапе их жизни любовь может все.

Теперь люди умирают понемногу, так сказать, «на медленном огне», от унижения, от мелких ущемлений их прав, от мелочной слежки, которой подвергаются в течение всего дня, и еще от асбеста. С тех пор как заводы приказали долго жить, рабочие люди превратились в нечто вроде конфетти. К дьяволу массы, к дьяволу коллективы. Настало время индивидуалов, повременных работников, единоличников. Все эти мелкие должности вращались в вакууме, где множились бесконечные боксы, кабины, клетушки и прочие крохотные пространства, разграниченные прозрачными пластиковыми перегородками.
Страсти там умерялись кондиционерами. Бипперы и телефоны держали участников игры на дистанции, охлаждая взаимные связи. Единомыслие, общность интересов, существовавшие не одно столетие, превращались в ничто в этом гигантском котле конкурентных сил. Повсюду на смену прежнему совместному вкалыванию пришли новые мелкие работенки, невыгодные, плохо оплачиваемые халтуры – сплошные поклоны и приседания. Производство никого больше не интересует. Теперь все разговоры – о межличностных отношениях, о качестве обслуживания, о стратегии коммуникации, об удовлетворении запросов клиента. Все измельчало, стало разрозненным, мутным, ублюдочным.

Алкоголь со временем становится как бы отдельным органом, таким же, как остальные, во всяком случае не менее необходимым. Он сидит где-то там, внутри, глубоко, в самом сокровенном месте, делает свое дело, как сердце, как почки, как кишки. Покончить с ним – это как ампутировать какую-то часть себя.

Приходилось начинать жизнь заново. И тут же четкость черт стала жечь ему взгляд, а еще эта тяжесть, эта человеческая масса, эта грязь – ты тонешь в ней, она забивает рот, – этот водоворот взаимоотношений. Выжить среди чужой правды – вот что труднее всего.