Налепите на него пластырь, и будет как новенький.
Если он играет лучше, не значит, что его жизнь важнее моей.
— Доброе утро, солнышко, — с гипертрофированной радостью в голосе поприветствовал его Мэтт.
— Иди ***, — вяло отбился Кевин.
— Рада видеть, что ты всё так же добр и весел по утрам, — зевнула в ладонь Дэниэль.
— И ты иди ***.
— А у меня есть выбор? — усмехнулся Нейл.
— С сегодняшнего дня — есть.
— Я не верю в семью.
— А кто сейчас верит?
— Не мир жесток, — поправил Нейл, — а люди, которые в нём живут.
— Это точно.
— Твоя команда лидирует в рейтинговых списках? Поздравляю. Только вот удерживать первенство куда проще, чем достигнуть его с нуля. Именно этим Кевин сейчас и занимается. Ему постоянно приходится сталкиваться с абсолютно разными стилями игры, рассчитывая при этом только на свою слабую руку. И, когда он научится ей играть — а он научится, даже не сомневайся, — он будет играть лучше, чем ты когда-либо мог его натренировать.
— Ох, ***ь, — выпалил Ники, тут же переходя на немецкий. — С каких пор ты говоришь на немецком? Эндрю, ты знал? Почему не сказал нам?
— Так интереснее, — отмахнулся Эндрю. — Хоть иногда разбирайтесь в вопросах самостоятельно.
Ники махнул рукой перед Аароном, привлекая его внимание:
— Быстрее, за эти пару месяцев мы успели наговорить что-нибудь ужасно компрометирующее?
— Кроме твоих бесконечных неподобающих комментариев, описывающих что бы ты хотел с ним сделать, вроде, больше ничего. Похоже, тебе удалось скомпрометировать себя сразу на двух языках, — заметил Аарон, переводя взгляд на Нейла.
— Я не верю в семью.
— А кто сейчас верит?
Странно было слышать такое от Ники, учитывая, что двое его братьев играли с ним в одной команде. Но, судя по его тяжёлому вздоху, Хэммик отлично понимал чувства Нейла. ники изобразил пальцами кавычки в воздухе и, как только он заговорил, Нейл сразу понял, кому принадлежали эти слова. Но вряд ли голос Эндрю звучал так же устало, когда он произнёс это: «Родственные связи не делают нас семьёй».
За спиной Нейла небольшая компания попыталась протиснуться к барной стойке, практически вдавливая его в Эндрю. Миниярд не пошатнулся под тяжестью его тела. Он был опорой, на которую можно положиться, чем-то сильным, порывистым, но непоколебимым. Нейл попытался вспомнить, когда в последний раз он мог положиться на кого-либо. Это казалось ужасающим и одновременно освобождающим. Его жизнь больше ему не принадлежала — он отдал её Эндрю и надеялся, что тот сможет сохранить её.
Если он талантливее меня, это еще не значит, что моя жизнь стоит меньше!
Этот наряд оказался полностью черным и являлся абсолютной противоположностью его обычной одежде: лёгкие зауженные брюки заканчивались у тяжёлых шнурованных ботинок; декоративно порванный в паре мест лонгслив казался непривычно приталенным, сквозь прорехи виднелась угольно-чёрная подкладочная ткань, но Нил всё равно проверил каждый надрыв по несколько раз, чтобы убедиться, что в одежде нет реальных дыр и его кожу не видно. Он почти чувствовал каждый свой шрам сквозь тонкую материю.
Оставалась только одна вещь, которую нужно было изменить. Волнение неприятно закололо под кожей, когда он доставал из глаз контактные линзы. Он проморгался, привыкая к их отсутствию, а смыл в туалет. От одного взгляда в зеркало дыхание застряло в горле − последний раз Нил видел свой натуральный цвет глаз больше года назад и с тех пор ни разу не вставал с кровати, не надев перед этим линзы. Холодный, словно лёд, голубой казался только ярче на фоне чёрных волос и одежды. Нил не мог равнодушно смотреть на этот подарок отца.