Пенелопа Лайвли — цитаты из книг автора

Одно из преимуществ одинокой жизни состоит в том, что можно читать за едой, никого этим не обижая.

По десятибальной шкале беспокойств тревога за детей — это десять баллов, Денежные дела — пять-шесть. Здоровье — колеблется в зависимости от степени серьёзности проблемы. Расстраиваться из-за мелких бытовых неудобств — это уже распущенность.

Интересно отметить, что ацтеки, между прочим, умерщвлявшие жертв, вырезая сердце из груди, были потрясены испанским обычаем сжигать еретиков. Жестокость, судя по всему, — качество, не осознаваемое его обладателем.

Чтение всегда было смыслом ее жизни, необходимостью, поддержкой. Шарлотта читала не только для того, чтобы получить информацию, не только для развлечения и времяпрепровождения – она к каждой книге подходила как бы ментально невинной, ждала от нее откровения... У нее было много причин для чтения. Она читала для того, чтобы каждый раз заново открывать для себя, что хорошо и что плохо; читала, чтобы проверить, так ли все у других, как у нее, а когда вдруг понимала, что не так, снова читала – чтобы выяснить, что же она пропустила.<...> Она читала и постепенно начинала понимать, что это значило – быть французом или русским в Х1Х веке, богатым ньюйоркцем тогда же или покорителем Среднего Запада. Она читала, чтобы научиться не быть Шарлоттой, выйти из тюрьмы собственного «я», расширить его границы, приобрести новый опыт.

Если люди не читают, значит, таков их выбор, а неистребимая пожизненная привычка к чтению тоже, может быть, своеобразный недуг.

Они встретились в подходящее время. Доступность объекта в нужный момент — причина, по которой заключается большинство браков.

Книги сильно повлияли на ее личность и взгляды. Она настолько же продукт прочитанного, насколько и продукт прожитого.

Дети не такие, как мы. Они сами по себе — непостижимые, недоступные. Они живут не в нашем мире, но в том, что мы утратили и никогда не обретем снова. Мы не помним детство — мы представляем его. Мы разыскиваем его под слоями мохнатой пыли, нашариваем истлевшие лохмотья того, что, как нам кажется, было нашим детством. И в то же время обитатели этого мира живут среди нас, словно аборигены, словно минойцы, люди ниоткуда, в своем собственном измерении.

Трудновато поссориться с тем, кто вовсе не желает ссориться в ответ.

Есть такие мгновения в жизни — самые приятные, — ими лучше всего наслаждаться одному: первая секунда, когда входишь босиком в холодное море, когда читаешь некоторые книги, когда утром видишь, что за ночь выпал снег, когда просыпаешься в день рождения… Есть и другие мгновения — их чудо можно ощутить, лишь глядя другому в глаза. Такие, как сейчас, с грустью подумала Мария, потому что не успел Мартин договорить, как тут же отвернулся и стал рассматривать комнату.

«От ярости норманнов, Боже, даруй нам избавление…» Чувствуете холодок между лопатками, вы, читающие это лежа на диване, когда горит свет, и дверь заперта, и двадцатый век уютно подоткнул вам одеяло?

О степени цивилизованности страны можно судить по тому, как в ней обращаются с животными.

Всегда есть больше одного способа посмотреть на то, что происходит.

Люди, которым не хватает тонкости, могут быть жестокими нечаянно, даже об этом не догадываясь.

Страх. Хуже всего, когда он перед боем, а не во время. Страх страха. Того, что, когда время придёт, ты ничего не сможешь или сделаешь какую-нибудь глупость. Во время боя это уже что-то другое. Страх придает решимости.

Сожаления бессмысленны, потому что бесполезны: вернуть ничего нельзя. Бить себя в грудь способен только ханжа.