Питер Хёг. Смилла и её чувство снега

Себя можно увидеть таким, какой ты есть, только если смотришь на себя, как на чужого человека.

Когда упражнения в смирении станут олимпийским видом спорта, я попаду в олимпийскую сборную.

Самое важное всегда говорится под конец. Как бы мимоходом. В дополнении к контракту. На полях.

Если приходится долго ждать, нужно чем-нибудь заняться в это время, чтобы избежать разрушительного воздействия ожидания. Если пустить все на самотек, сознание дрогнет, проснется страх и беспокойство, появится депрессия и тебя потянет вниз.

Нашу жизнь осложняет необходимость выбора. Тот, за кого выбор сделан, не испытывает сложностей.

Нетрудно плыть на волне благополучия, когда уже установлено равновесие. Трудным является новое. Новый лед. Новый свет. Новые чувства.

Можно разными способами пытаться преодолеть депрессию. Можно слушать органные произведения Баха в церкви Христа Спасителя. Можно с помощью бритвенного лезвия выложить на карманном зеркальце полоску хорошего настроения в виде порошка, а потом вдыхать его через трубочку для коктейля. Можно звать на помощь. Например, по телефону, так, чтобы точно знать, кто именно тебя услышит. Это европейский путь. Надеяться, что можно, что-то предпринимая, найти выход из трудного положения. Я выбираю гренландский путь. Он состоит в том, чтобы погрузиться в черное настроение. Положить свое поражение под микроскоп и сосредоточиться на нем. Когда дело обстоит совсем плохо — как сейчас — я вижу перед собой черный туннель. К нему я и иду. Я снимаю свою дорогую одежду, свое нижнее белье, свой шлем безопасности, оставляю свой датский паспорт и вхожу в темноту. Я знаю, что пойдет поезд. Обшитый свинцом паровоз, перевозящий стронций-90. Я иду ему навстречу. Мне это по силам, потому что мне 37 лет. Я знаю, что в глубине туннеля, под колесами, между шпалами есть крошечный просвет.

Прошлое-это роскошь, которой мы более не можем себе позволить.

Влюблённые люди поклоняются фотокарточке. Они стоят на коленях перед платком. Они отправляются в путешествие, чтобы взглянуть на стену дома. Что угодно — лишь бы раздуть те угольки, которые одновременно и согревают, и обжигают.

— А что происходит с теми, кто чрезмерно талантлив?
— Он говорит, что они либо возносятся к звездам, либо идут на дно.

Когда моя мать не вернулась домой, я впервые задумалась над тем, что любое мгновение может стать последним. Нельзя, чтобы ты шёл просто ради того, чтобы переместиться из одного места в другое. Во время каждой прогулки надо идти так, словно это последнее, что у тебя осталось. Такое требование можно выдвинуть самому себе в качестве недостижимого идеала. Потом надо напоминать о нём каждый раз, когда в чём-нибудь халтуришь. У меня это случается по двести пятьдесят раз на дню.

Наше физическое существование ставит предел тому, насколько сильную боль может вынести душа.

Свобода выбора – это иллюзия, жизнь ведёт нас через целый ряд горьких, нелепых, повторяющихся столкновений с теми проблемами, которых мы не разрешили.

В некоторых случаях роковые решения в жизни, возможно, даже вопрос жизни и смерти, даются с почти беззаботной легкостью. Но мелочи, например, то, как цепляешься за все равно ушедшее, оказываются такими важными.

Смерть страшна не тем, что она меняет будущее. А тем, что она оставляет нас один на один с нашими воспоминаниями.

Те ножи, которые у меня есть в доме, остры настолько, что годятся чтобы разрезать ими конверты. Отрезать кусочек ржаного хлеба-это для них уже почти непосильная задача. По мне, они и не должны быть острее. В противном случае в тяжелейшие дни я способна быстро прийти к мысли о том, что можно без всяких проблем встать в ванной перед зеркалом и перерезать себе горло. И тут-то как раз очень неплохо иметь дополнительные гарантии безопасности, вроде того, что надо сходить вниз к соседу и взять у него взаймы нож.