Роберта Джеллис. Дракон и роза

— После того, как откроется сессия, возможно, я буду более свободен.
— Ты говоришь, как будто ты заключенный, а не король.
— Король есть своего рода заключенный, если он хороший король.

Однажды я простил и дал предупреждение. Я никогда не прощу снова даже простого неповиновения. Никогда снова.

Генрих может проиграть битву, но он никогда не сбежит с поля. Если бы мне сказали, что битва проиграна, и король мертв, то я бы поверила в это, но Генрих не сбежит. У него было достаточно этого в прошлом. Он скорее умрет.

— Король слишком ценная штука, чтобы им рисковать.
— И человек тоже.
— Спасибо, Бесс. Благодаря тебе я снова стал человеком. Я не был им, когда пришел сюда прошлой ночью.
— Ты всегда человек. Твоя проблема в том, Гарри, что ты хочешь быть чем-то большим.

Лучше быть живым королем, чем мертвым героем.

Пока я жив, принцип, по которому можно убежать из-за того, чтобы сразиться на следующий день, отменяется. Человек, который сбежит с поля, на котором я нахожусь, будет моим убийцей, как если бы он сам нанес мне смертельный удар.

Я так люблю тебя, Элизабет, что для меня не имеет значения, каким ты хочешь меня видеть – мертвым или живым. Я не могу причинить тебе вред. Зачем я должен мучить себя догадками о твоих намерениях по отношению ко мне? Я не думаю, что ты можешь готовить для меня смерть. Я не хочу даже верить, что ты желаешь этого. Для меня этого достаточно.

Это было концом надежды сгладить трещину между Красной и Белой Розой. Белая Роза показала шипы, и Красная должна была окрасить ее кровью.

Для меня менее опасна тысяча доброжелателей, которые не поднимут руку, чтобы помочь моим врагам, чем тысяча друзей, которые не поднимут руку, чтобы поддержать меня.

— Я слышала о лживых россказнях, которые распространяются вокруг Уорика.
— Кто говорит, что они лживые?
— Я! Генрих не убийца. Вся разница в том, что право быть убийцей младенцев сохранено за истинно королевской семьей – нашей семьей. Не пытайся настроить против Генриха его подданных.

Возможно, для некоторых людей естественно верить, что с тех пор, как у меня появился наследник, я буду смазывать ему дорогу кровью. Вероятно, я бы и поступил так ради Артура, но кровь не делает дорогу гладкой, она делает ее скользкой.

Люди могут быть сбиты с праведного пути несколькими нечестивцами, сыгравшими на их страхе. Кое-кто подумал, что в будущем я обойдусь с ними жестко и несправедливо из-за того, что в прошлом они были на стороне моего врага. Это неправда. Прошлое – это прошлое. Все англичане, северяне и южане, с востока или с запада в сердце моем воспринимаются одинаково как мои подданные. Поэтому в этот раз я продемонстрировал милосердие и любящее прощение. В этот раз! Но невиновным и – чувствующим за собой вину, необходимо знать, что милосердие – это не слабость, и то, что однажды было рассмотрено как глупость, снова глупостью считаться не будет.

Дождь не может помешать настоящему англичанину, который родился мокрый, крестился мокрый и обычно тонул, если покидал свою страну.

— Вы играете в очень опасную игру, сир.
— Когда мне было шесть лет, Эдвард призвал меня ко двору. Если бы моя мать забрала меня, я бы умер. Когда мне было четырнадцать, мой дядя убежал со мной в Бретань, и мы угодили прямо в зубы бури, которая обещала утопить нас. Когда мне было восемнадцать, Эдвард предложил мне мою нынешнюю жену в качестве приманки и послал за мной двух убийц. Когда мне было двадцать шесть, Ричард подкупил Ландойса, чтобы тот убил меня или послал меня сюда, на кровопролитие. Я не принимаю в счет убийц, которые пытались убить меня и потерпели неудачу. Так что ты сказал об опасности?

— Как же вы должны меня ненавидеть, Динхэм. Все, что я ни делаю, это прошу о невозможном, а затем препятствую вашим усилиям получить это для меня.
— Это вовсе не так, сир. По крайней мере вы не выходите из себя, когда просите луну, а я приношу вам серебряную тарелку.