Сергей Мусаниф — цитаты из книг автора

Фехтовальщик из меня, конечно, аховый, но базовый принцип — за один конец держишься, другим мочишь козлов — мне уже и тогда был известен, а большего ситуация и не требовала.

Месть — это блюдо, которое пожирает самого повара, — продолжил Отец. — Она имеет ценность только для того, кто потерял все. А мне есть ещё, за что биться и кроме этого.

— Отлично,  — Магистр повернулся ко мне.  — Селена мертва?
Нет, — сказал я.
— Мы договаривались немного иначе.
— Я убил её, она воскресла,  — сказал я.  — Что ещё я мог сделать?
— Убить её ещё раз?  — предположи Магистр.
— Обязательно,  — сказал я.  — Как только я снова её встречу. Но сейчас я сделал всё, что мог.
— Сделал всё, что мог,  — повторил Магистр.  — Это чертовски похоже на попытку оправдать свою неудачу. Проигравшие делают, что могут. Победители делают то, что должны.

Ведь так оно обычно и бывает. Ты попадаешь в жуткую пробку именно тогда, когда опаздываешь на важную встречу. Машина ломается, когда ты клятвенно пообещал жене встретить тещу в аэропорту. Ты обнаруживаешь дырку в носке только в тот момент, когда приходишь к кому-то в гости. Ты случайно натыкаешься на бывшую, когда она выходит из «Бентли», а ты — из «Пятерочки». Или ты встречаешь некоторое количество Элрондов, а у тебя заняты обе руки.

— Я просто хочу понять,  — сказал Гарри.  — Если ты мог сделать это в любой момент, почему делаешь только сейчас?
— Это как в сексе,  — сказал Магистр.  — В принципе, ты можешь сделать это в любой момент, но лучше выбрать тот, когда рядом с тобой есть женщина. Ну, или кого ты там предпочитаешь. Чтобы добиться наилучшего результата при приложении тех же усилий, момент должен быть подходящим.
— И это всё, что нам нужно знать о сексе,  — пробормотал Гарри.

– А я не люблю народ, – с вызовом заявил отставной профессор. – Я слишком стар, и моя любовь не безгранична. Я люблю некоторых отдельных людей, могу полюбить практически любого конкретного человека, но я не могу любить народ в целом. Народ – это толпа, серая аморфная масса, и никто не может ее искренне любить. Такую любовь приписывают себе лишь политики и только во время своих предвыборных кампаний, сумасшедшие, после чего столь любимый ими народ упрекает их в дурдом, и гении, совершающие открытия, кучу народа перебившие.

– Я не знаю, как объяснить это столь ограниченным умам, но все же попробую, – сказал Юлий. – Представь себе Империю как одного единственного человека, живущего на необитаемом острове.
<...>
У него есть ружье, которое символизирует количество боевых судов, необходимых для поддержания внутри Империи закона и порядка. С этим оружием он добывает себе еду и охотится на хищников, вроде наших дорогих сепаратистов. Еще у этого человека есть пушка, и эта пушка символизирует количество судов, которые есть на самом деле, то есть наш космический флот. Море вокруг человека пустынно, и возможность, что к нему кто нибудь приплывет, чрезвычайно мала.
– Я так и не понял, почему этому парню на острове не нужна пушка, – сказал Карсон.
– Это потому что я еще не закончил, – сказал Юлий. – Вероятность, что к этому человеку приплывут враждебно настроенные чужаки, один к миллиону. И один к тысяче миллиардов за то, что это будет другой одинокий чувак на плоту и с точно такой же пушкой. Глупо предполагать, что во всей бесконечной Вселенной на одном сравнительно небольшом клочке космического пространства найдутся две цивилизации, стоящие на одной и той же ступени технологического развития, которая и делает возможной войну между ними. Если к этому человеку приплывут дикари на своих лодках, он отобьется от них и с одним ружьем, а если к нему пожалует авианосец с полным боевым снаряжением, то ему никакая пушка не поможет.

Течение жизни каждого человека обусловливается многими факторами, взаимодействующими друг с другом, но свободы выбора в их числе нет. Есть лишь иллюзия выбора, тешащая людское самомнение, хотя на самом деле решение, принимаемое индивидуумом в тот или иной момент, предопределено заранее.

— Как чувствуешь себя?
— Не ощущаю я потоков силы, учитель Йода, — с большим трудом я перевернулся на бок, встал на четвереньки и отполз подальше от омерзительной лужи, в которой лежал.
— Мне нравится этот парень,  — хохотнул пироманьяк.  — Десять минут назад орал, как зарезанная свинья, а теперь уже ничего, шутить пытается.
— Это он не шутит, это у него защитные механизмы включились,  — сказала целительница.
— Вовсе нет,  — прохрипел я.  — Просто в детстве я потерялся в цирке и до совершеннолетия меня воспитывали клоуны.

— Судя по твоей кислой роже, Сарумян, я могу сделать вывод, что назгулы хоббитов на этот раз не забороли.
— Рано радуешься. Это еще не конец истории.
— Не уверен, что лично ты до этого конца доживешь. Дон Элронд предателей не прощает.
— Плевал я на всех! Даже зондеркоманда Саурона не может выкурить меня из моей башни! А скоро я обзаведусь армией, достойной самого Мордовии, и мне вообще никто не будет страшен!
— Не знаю, как насчет армии, но экологию ты уже сильно попортил. Уже на Мордовию похоже — с первого взгляда и не отличить. Гринписа на тебя нет, гад. Ну ничего, будет и на нашей улице праздник. Ты еще узнаешь меня с плохой стороны.
— Твои оскорбления с каждым разом становятся все банальнее. Ты стареешь, Серый. И перестань меня запугивать. Кто выступит против меня? Гондурас еле-еле сдерживает натиск Мордовии, и у Димедрола полно своих проблем. Рохляндия тоже скоро огребет по полной программе. Дон Элронд собирается отойти от дел и эмигрировать с нашего континента. Кто еще остался? Шир? Не смеши меня. Кто слышал о воинственности хоббитов? Кто видел их армии?
— Глядя на мерзости, которые ты творишь, даже деревья могут отрастить себе ноги с единственной целью — дать тебе пинка под зад. Попомни мои слова, Сарумян — ты еще будешь землю жрать, умоешься кровавыми слезами и подохнешь без прощения!
— Ну ты и быдло! Мало того, что не моешься месяцами, так еще и в приличном обществе себя вести не умеешь.
— Я все сказал. I will be back!