Шарлотта Бронте. Джейн Эйр

Уважай себя настолько, чтобы не отдавать всех сил души и сердца тому, кому они не нужны и в ком это вызвало бы только пренебрежение.

Когда нас бьют без причины, мы должны отвечать ударом на удар — я уверена в этом, — и притом с такой силой, чтобы навсегда отучить людей бить нас.

Иногда одно слово может прозвучать теплее, чем множество слов.

Тебе холодно, потому что ты одинока: ничто не питает скрытый в тебе огонь. Ты больна, потому что лучшие из чувств, дарованных человеку, самое высокое и самое сладостное бежит тебя. Ты глупа, потому что, как ни велики твои страдания, ты не призываешь его к себе и не делаешь ни шагу к нему навстречу.

Нет большего счастья, чем чувствовать, что люди любят тебя и радуются твоему присутствию.

Мне было гораздо труднее противостоять этому взгляду, чем его железным объятиям.

Чем глубже мое одиночество, без друзей, без поддержки, тем больше я должна уважать себя.

«Прощай!» — крикнуло мое сердце, когда я уходила; а отчаяние добавило: «Прощай навеки!»

Удача делает нас щедрыми.

Быть вместе — значит чувствовать себя так же непринуждённо, как в одиночестве, и так же весело, как в обществе.

И я начала лелеять надежды, на которые не имела ни малейшего права.

Если вы будете бояться людей, они не станут любить вас.

Людям необходимо кого-то любить, а мне некому было отдавать свою привязанность, и я научилась находить радость, любя и лелея облезшее подобие, жалкое, как миниатюрное пугало.

Страшитесь сожалений.... Сожаления отравляют жизнь.

Физически я чувствовала себя очень слабой и разбитой, но куда хуже была моя душевная подавленность — подавленность, заставлявшая меня все время тихо плакать.

— Если вас будут увлекать соблазны, мисс Эйр, вспомните о вашей совести. Муки совести способны отравить жизнь.
— Говорят, сэр, раскаяние исцеляет.
— От них раскаяние не исцеляет. Исцелить может только второе рождение. А уж если мне навсегда отказано в счастье, я имею право искать в жизни хоть каких-нибудь радостей, и я не упущу ни одной из них, чего бы мне это ни стоило.
— Тогда вы будете падать все ниже, сэр.
— Возможно. Но отчего же, если эти радости чисты и сладостны? И я получу их такими же чистыми и сладостными, как дикий мед, который пчелы собирают с вереска?
— Пчелы жалят, а дикий мед горек, сэр.