Я тщилась вырвать из своей души ростки любви, едва я их обнаружила. И вот теперь при первом же взгляде на него они сразу ожили: зелёные, полные жизни! Он принудил меня снова полюбить его, даже не посмотрев в мою сторону.
(Я не хотела любить его; читатель знает, какие я делала усилия, чтобы вырвать из своей души первые побеги этой любви; а теперь при мимолетном взгляде на него, они снова ожили и мощно зазеленели. Он заставил меня опять полюбить его, хотя сам, по-видимому, даже не замечал меня.)
Переводы Гуровой/Станевич.
Её глаза устремлены в пол, но я уверена, они его не видят, её глаза обращены как бы внутрь, в глубину её сердца: она смотрит на свои воспоминания, а не на то, что сейчас вокруг неё.
Жалость со стороны некоторых людей — унизительная подачка, и хочется швырнуть её обратно тому, кто с ней навязался. Эта жалость присуща грубым, эгоистическим сердцам; в ней сочетается раздражение от неприятных нам сетований с тупой ненавистью к тому, кто страдает.
Мужчина ничего не стоит, если в нем нет чего-то дьявольского...
В теории я преклонялась перед красотой, галантностью, обаятельностью; но если бы я встретила все эти достоинства, воплощенными в мужском образе, я бы сразу поняла, что такой человек не найдет во мне ничего притягательного, и бежала бы от него, как от огня или молнии, которые скорее пугают, чем влекут к себе.
И вот, сидя с книгой на коленях, я была счастлива; по-своему, но счастлива. Я боялась только одного — что мне помешают...
Лучше устать телом, чем истомиться сердцем.
Когда есть сила приказывать, повиновение последует...