Глаза оставались такими же синими, какими я их запомнила — якорь, который удерживал меня на этой планете.
Многое изменилось, только вот через себя я перешагнуть не могу. У тебя свои принципы, у меня — свои.
... с каждым шагом сердце медленно превращалось в ледышку. Впрочем, у меня разыгралось воображение — на улице стояло лето.
Вдобавок, скорее всего, он выжил из ума. Но он был моим другом. Разумеется, он убил бы меня, если понадобилось бы, но без всякого удовольствия. А разве можно требовать большего от друга-человека?
Даже у самых жалостливых людей, милосердие ограничивается жесткими рамками.
Как вообще кто-то выживает в этом мире, в этих телах, чья память не желает оставаться в прошлом?
Людям не угодишь. Сначала они удивлялись, что я не хочу отвечать, затем удивились, что я ответила.
Если бы мне пришлось выбирать между прошлой жизнью и тобой, я бы выбрал тебя. Не пожалел бы пять миллиардов жизней.
Человеческая любовь, коварная, не признавала правил: иногда ее дарили просто так — как это произошло с Джейми; иногда на то, чтобы ее заслужить, требовалось время и тяжелый труд — например, с Йеном; а иногда ее было не добиться никакими стараниями, и такая безнадежная любовь разбивала сердце — с Джаредом.