Сьюзен Коллинз. Сойка-пересмешница

Есть дороги, которые нужно пройти в одиночку.

Знаю, что мне нужен не огонь Гейла, подпитываемый гневом и ненавистью, а весенний одуванчик — символ возрождения, обещание того, что, несмотря на все потери, жизнь продолжается. Что все снова будет хорошо. И это может дать мне только Пит. И когда он шепчет мне:
— Ты меня любишь. Правда или ложь?
Я отвечаю:
— Правда.

Я не знаю, кто он для тебя. Возможно, ты сама этого не знаешь. Но только слепой мог не заметить, как он тебе дорог.

Некоторые прогулки необходимо совершать только в одиночку.

Я закрываю глаза, но это не помогает. Во тьме огонь горит еще ярче.

Жажда мести пылает долго и обжигающе. Особенно, если каждый взгляд в зеркало укрепляет ее.

(Мечта о мести может жить очень, очень долго – особенно если её подпитывает каждый взгляд, брошенный в зеркало.)

Лучше не поддаваться слабости. Шагнуть в пропасть гораздо легче, чем из нее выбраться.

Я вытягиваю себя из ночных кошмаров каждое утро, и нахожу, что в пробуждении нет никакого облегчения.

— Ты полюбил Энни сразу, Финник? – спрашиваю я.
— Нет, — прежде чем он продолжает, проходит довольно много времени, — она постепенно захватила меня.

— Как ты с этим справляешься?
Финник смотрит на меня с недоверием.
— Я не справляюсь, Китнисс! Абсолютно. Каждое утро я выдергиваю себя из кошмаров и вижу, что в реальном мире ничего не изменилось. — Что-то в выражении моего лица заставляет его замолчать.
— Лучше не поддаваться этому. Собрать себя заново в десять раз сложнее, чем рассыпаться на куски.

Мне кажется, страшные события труднее всего искоренить. На самом деле, именно такие мы и запоминаем лучше всего.

— Что они с ним сделают? — спрашиваю я.
Прим говорит так, будто ей по меньшей мере тысяча лет:
— Все, что потребуется, чтобы сломить тебя.

Все мы непостоянные глупые существа со скудными воспоминаниями и потрясающим даром саморазрушения.

Я устала от людей, врущих мне ради моего же блага. Потому что на самом деле это больше для их блага.

— Не позволяй ему забрать тебя у меня.
Пит тяжело дышит, продолжая бороться с кошмарами, бушующими в его голове.
— Нет, я не хочу....
Я до боли сжимаю его руки.
— Останься со мной.
Его зрачки сужаются до размеров точки, а потом снова быстро расширяются и возвращаются к тому состоянию, которое больше напоминает нормальное.
— Всегда, — шепчет он.

Иногда, когда я одна, я достаю жемчужину из своего кармана, и пытаюсь вспомнить мальчика с хлебом, сильные руки, которые разогнали кошмары в поезде, поцелуи в арене. Для того, чтобы напоминать себе имя того, кого я потеряла. Но что толку? Он ушел.